Изнасилование искусством

Изнасилование искусством? Помилуйте, как же это возможно? Очень даже возможно. В этой стране эта редкостная форма изнасилования использовалась на протяжении нескольких поколений, и мастера искусств достигли такого совершенства, что начисто перестали нуждаться в стоящем рядом человеке с ружьем.

Гасан Гусейнов RFI

10:12

Изнасилование искусством

Гасан Гусейнов

Итак, вопрос первый: когда началось изнасилование искусством? В массовом порядке — в 1937 году. Отметив 100-летие со дня гибели от пули иностранного наймита А. С. Пушкина, страна пережила первое массовое интеллектуально-эмоциональное изнасилование. К правящему режиму перешла не только политическая и экономическая власть в стране, но и власть интеллектуальная и художественная. Пушкин, выступив в роли главного поэта страны всех времен, перестал обслуживать не только враждебные классы буржуазии, дворянства и кулачества, но и вообще отдельного человека. Национализированный поэт превратился в гигантского собственного двойника. Не только черновики и письма, но и вся научная пушкинистика была всосана в эту воронку интеллектуально-эмоционального изнасилования.

Невозможно было сомневаться в том, что сталинский Пушкин стал, прежде всего, певцом величия государства Российского, верным слугой государя, ярым борцом за физическое здоровье, за ЗОЖ. Он был не гнилой аристократишка, как все остальные представители его класса, а спортивным, обычно — целомудренным, а если и игривым, то в народном таком духе, блудодеем, атеистом и борцом за превосходство русского слова. Он был не только первым русским, но и первым советским писателем-марксистом. Без него и Маркса бы не было.

А куда конь с копытом, туда и рак с клешней.

В начале октября 2017 года американские артистки выступили единым фронтом против влиятельного голливудского продюсера Х. Вайнштейна, который, по словам потерпевших, перед тем, как дать актрисам путевку в жизнь, подвергал их сексуальному унижению и даже грубому насилию. А теперь представьте себе не десятки актрис Голливуда, а все население нашей двухсотмиллионной страны, в которой словесное искусство с детства предлагалось потреблять в такой-то и такой-то форме. И занимался этим не один условный Х. Вайнштейн, а целое министерство литературы и искусства — очень интернациональное по составу, так что, кстати говоря, и некоторым вайнштейнам там нашлось место среди великорусского большинства и инородческого меньшинства — в порядке дружбы народов, несмотря на все гонения на евреев по другим, так сказать, линиям. Империя была что надо.

Конечно, всю русскую классику XIX века рекрутировать под это дело не получилось, да и не больно-то надо было. Мертвыми писателями можно было глушить только совсем слабеньких школьников и студентов. Нечувствительно выросли и живые поколения художников-насильников, даже и не предполагавших, что их искусство станет новым инструментом управления, дефлорации и деформации морали. Революция и гражданская война дали им жизнь, вырастили александров фадеевых с «разгромами», где проповедовалась новая мораль. Но и вся литература войны, которая волей-неволей, даже в своем гуманистическом антивоенном изводе, огненной рекой прошлась по всем поколениям, и чем дальше, тем больше не оставляла после себя ничего человеческого в своих жертвах.

Не в жертвах самой войны, а в жертвах читателей о войне. Вот почему теперь, на исходе второго десятилетия нового века, многим кажется, что даже и самый сдержанный критик ВОВочного угара — преступник мысли. Сколько ты ни тычь людям в нечуткий нос антивоенные стихи Твардовского или Инбер, прозу Василия Гроссмана или Виктора Астафьева, Виктора Некрасова или Константина Симонова, выдрессированные изнасилованием не уймутся. В своем угаре они готовы стать реконструкторами войны, лишь бы приобрести достоинство, отнятое у них насилием искусства в позднесоветские годы. Последние порции яда проповеди войны еще действуют.

Были в советское время писатели, может быть, одна-единственная категория оных, которую поначалу никак не удавалось использовать в качестве инструмента насилия. Что было взять с запрещенных или полузапрещенных Цветаевой и Ахматовой? Особенно с последней бегущей по волнам молелен и будуаров? Эти чужачки и близкие им поэтессы и поэты никак и не давались в руки советскому режиму. Но настали, наконец, другие времена. Теперь, в пору духовного возрождения и воцерковления, когда духовка, наконец, сменила либеральную марксистскую классовую дребедень с ее минимальными требованиями к рассудку, можно заставить и погибших художниц стать защитницами этого нашего мира, которым сейчас заправляют славные работники креста и огарка, певцы хаджа и АК-47. Наши пелевины пахнут ладаном. А с ними и прохановы, и прилепины, и лукьяненки, и сергеи минаевы. Могучий коллективный художник воспевает насилие, теперь уже свободное даже от защиты отечества. Припахали к нему и страдалиц военных лет.

Муза истории Клио, как уже не раз бывало замечено, смешлива. Но уж больно она сардонически смешлива. Главная российская частная военная компания (ЧВК) называется Вагнер. Да, это наш гезамткунстверк. Рихард вместе со своим экуменическим Баренбоймом отдыхает под грохот нашего бронепоезда, курсирующего между Грозным, Донецком и Дэйр-эз-Зором.

Под гром сомнительных побед на фронтах Сирии и Донбасса, имеющих все признаки голливудских блокбастеров, вывалила на головы трудящихся свой контрапункт и новая генерация художников. Среди них — авторы нового российского сериала «Спящие». Мастера голубого экрана протянули руку советским драматургам-борцам с низкопоклонством перед Западом — Александру Штейну с «Законом чести» и Константину Симонову с «Русским вопросом». Ушли два поколения людей, и снова выросло бодрое чудовище, рыщущее в поисках внутреннего врага, самой природой принужденного не любить свою родину-уродину. Напомним новым засланцам из совкового прошлого, из какого именно сора выросло их телевизионное мастерство.

В 1947 году в пьесе «Закон чести» Александр Штейн разоблачил группу советских ученых космополитических наклонностей, проболтавшихся во время командировки в США о выдающемся открытии настоящих советских ученых, которые изобрели лекарство от боли. По пьесе Штейна в 1948 году режиссер Абрам Роом снял фильм. Над фильмом работали оператор Александр Гальперин и композитор Лев Шварц. Знали ли, догадывались ли они, что будет с другими евреями после их фильма? Или это была покупка индульгенции?

Наверное, не знали. Но не догадаться было трудно. Ведь фамилии персонажей — все были русские-прерусские. Разве что с сигнальчиком — есть там ученый с фамилией Верейский. Но все ведь понимали, что это — фальшивые русские фамилии, а за историей драмы — судьба настоящих ученых-советских евреев. И просто евреев. И тут зашевелилось чудовище в человеке массы: «Русский человек родину ведь не продаст. А еврейский человек —всегда-пожалуйста». Кампания борьбы с низкопоклонством перед западом и космополитизмом, эта убогая сталинская пародия на «окончательное решение еврейского вопроса» Гитлером, стоила жизни всего нескольким сотням евреев, всего-навсего сотни тысяч лишив здоровья, работы, привычной жизненной обстановки.

Труда на осмысления случившегося ни поздний совок, ни нынешняя Российская Федерация приложить так и не успели. В том числе, к несчастью, остался не вполне осмысленным и опыт предательства. Более совестливые, как Фадеев, пустили себе пулю в лоб. Более гибкие, как Симонов и Штейн, дожили, не углубляясь в осмысление прошлого больше, чем могли выдержать сами. Александр Штейн, когда в 1970-х заходил разговор о 1940-х, отмахивался от личной ответственности так: «Да бросьте вы, не мы бы поставили и сняли, пришли бы такие негодяи, что последствия были бы куда жестче. В том числе, и для всех нас. Что ж вы думаете, мы не переживали и не страдали? Что вы вообще понимаете, молодежь? Время было такое!»

А потом стало и вовсе неудобно об этом говорить: ведь пахнет антисемитизмом, правда? Как можно вообще касаться этой темы? Не потому ли и время изнасилования искусством все никак не кончается? В 1947 изнасилованные войной и страхом советские мастера слова и экрана соучаствовали в преступлениях режима против своих же братьев. Без их спектаклей и фильмов у людоедской политики не было бы такой массовой поддержки. А что своя своих не познаша, так это — тоже часть беды. И самые страшные, иной раз десятилетиями длящиеся, это — изнасилования в семье, среди близких. Замять, забыть, никогда не вспоминать!

Что ж теперь удивляться, что в 2017 году сценаристу Сергею Минаеву и телережиссеру Юрию Быкову захотелось помочь не справляющимся с управлением этой страной чекистам? Нужен фильмец, сериальчик, который показал бы, как правильно на двадцать лет посадили в лагерь Олега Сенцова, как важно теперь обратить жало войны и ненависти с неопределенного внешнего врага, давно и прочно запрещенного на территории Российской Федерации, на врага внутреннего. Говорят, Юрий Быков после успешного изнасилования его фильмом зрителей «ушел из кино». Душат слезы. Х. Вайштейн тоже, говорят, уходит из Голливуда. Вокруг запоздалого подвига нашего художника уже куда больше хайпа, чем вокруг посадки на 20 лет другого русского художника — Олега Сенцова. И это правильно: зритель должен понимать, что челюсти у чекистов не разожмутся, пока есть певцы насилия в беспамятной стране.