О предательских мыслях и ошибках чувств

Есть такая фигура речи: я гнал от себя предательскую мысль. Что это за мысль такая, отчего каждый, буквально каждый может иногда почувствовать себя предателем.

Николай Второй (Wikipedia)

Чего уж проще. В первых же строках повествования о Евгении Онегине, которую школьники в России чуть ли не полтораста лет впитывали и обсуждали как модель для поведения, прямо сказано, о чем «думал молодой повеса, скача в пыли на почтовых». Конечно, можно и не в такой грубой форме, «когда же черт возьмет тебя», но все же, все же. Или вот еще пример предательской мысли. Умирает близкий человек, рядом с которым некто прожил много лет – в заботе, в каждодневном общении, иной раз, куда без этого, во взаимном раздражении, в невозможности отлучиться и порадоваться жизни без оглядки на время возвращения домой. И тут, пополам с горем, закрадывается предательская мысль о наступившей свободе, об облегчении.

08:22

О предательских мыслях и ошибках чувств

Гасан Гусейнов

Конечно, никакого прямого предательства тут нет, но такая мысль – вместо всепоглощающего горя – считается и называется предательской. Однако, пойдем немного дальше, ведь на пути предательства не одна ступенька. Сегодня, 5 марта 2017 года, мыслящее, по мере скромных сил, население Российской Федерации имеет повод испытать сразу несколько предательских мыслей. Вековой юбилей великих революций 1917 года сошелся с очередной годовщиной смерти главного выгодоприобретателя этих революций – отца народов товарища Сталина. Казалось бы, ну как не подумать, не погоревать, не поразмышлять над тем, как в 1917 рухнула Российская империя, в 1953 году своей смертью умер ее восстановитель, а мы смотрим на это тридцатипятилетие середины прошлого века уже после целой четверти века распада сталинского муляжа империи. И предательские мысли у русских людей разные.

Одни печалуются, что вот, мол, не хотим ничего слышать о столетии русских революций, ведь такую страну потеряли! Вспоминают, например, как сам товарищ Сталин в начале Великой отечественной войны сам на себя пожаловался на Политбюро: «Ленин нам оставил великую страну, а мы ее просрали». Так с тех пор и закрепилось за ним это прозвище – Просралин, усугубленное физической нечистоплотностью, о которой вспоминали спутники вождя по ссылкам и эмиграциям. В печали печалующихся нет-нет да промелькнет предательская мысль, а не идем ли мы бодрым шагом туда, где вместе с нами оказались другие великие империи – Австро-Венгерская, Оттоманская, Британская? Да, конечно, идем медленнее, с отставаниями, но все попытки удержания и восстановления пока что ни к чему хорошему не привели. Ну, пооткусывали от Грузии, Молдавии и Украины по лакомому куску, но проку большого от этого нет. Наоборот, у самых границ – и на Кавказе, и вдоль украинской границы – какие-то бандформирования туда-сюда шастают, и нет такой силы, которая могла бы их унять в случае чего. Мыслящий человек не может не увидеть прямой связи революций 1917 года, имперского сталинского реванша и все-таки неизбежного краха того, что держалось кровью, продажностью, предательством.

А у тех, кто хочет возрождения Сталина-Просралина, предательская мысль, наоборот, вся пропитана злорадством. «Свободы захотели, ироды? А пыточное правосудие разве кто-то отменял? А ядком побаловаться? Ах, нас боятся, Россией, говорите, детишек в Штатах пугают? Так хорошо ж. Так мечта ж. Так трахнем, так перднем, что весь мир разнесет. А нечего было Югославию бомбить!» Предательскую мысль эту заглушает обманчивое чувство поруганной справедливости. Два самообмана дают в сумме смерть и ненависть. И даже несметные сокровища, намытые за четверть века разными постсоветскими людьми, не утешают.

А у тех, кто ни в чем не виноват, кому сладко в тоске и печали, чья меланхолия так легко подогревается русской меланхолической поэзией, какая у них-то предательская мысль? Разве они не верны своей вечной печальнице России? Разве не для них писал Александр Блок?
«О Русь моя, жена моя, до боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь стрелой татарской древней воли
Пробил нам грудь…
Наш путь степной, наш путь в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной -
Я не боюсь…»

Какая же у этих святых любителей России может быть предательская мысль? Есть она и у них. И состоит она в том, что Россию снова спасет чудо. Что их жертвы были не напрасны. Что надо только потерпеть, и тогда придут другие, лучшие, чем мы, и сметут с прекрасного тела России чекистов-олигархов, вороватых двоечников и троечников. И у руля освобожденной страны встанут отличники и хорошисты, произрастающие в кущах наших все еще лучших в мире детских садов и психиатрических лечебниц.

После смерти товарища Сталина органы госужаса совершенно разучились выращивать предательские мысли в насквозь преданных режиму головах. Поэтому упреждающих ударов по внутреннему врагу мы не видим – жалкий отстрел немногочисленных предполагаемых конкурентов и непростительная мягкость по отношению к близким соратникам – это все, чем могли похвастаться перед товарищем Сталиным его наследники.

Вот почему он их не приглашает на беседу. О чем бы они ему рассказали? Что Чечня стала независимой республикой? Что донецко-луганские герильерос не подчиняются федеральному центру? Что на всей территории десяти сталинских ударов Красная армия разбита в пух и прах? Что верховное главнокомандование бывшей Советской России понастроило дворцов, между которыми курсировать не успевает, хоть под каждым кустом ждет их полная экипировка гопника – штанцы, тапчата-кроссовчата, веники банные, тишотки прикольные? Предательская мысль, что товарищ Сталин был бы недоволен самим руководством Российской Федерацией, видно, частенько посещает начальство, и начальство само от себя не может скрыть это пренеприятное обстоятельство.

Почему же, подобно беспомощным либералам и хлюпикам интеллигентским, никак не может чекистское начальство даже мухи обидеть, ворующей запахи над нефтегазовым столом, если эта мушка – своя?

Потому что от самой от кончины товарища Сталина ничего так не боится чекистское начальство, как повторения сталинского опыта. Предательская мысль, что из войны с внешним врагом, особенно воображаемым, они могут выйти, пусть не победителем, но без личных потерь. А вот во внутренней войне при участии гирькиных моторол, могут проиграть все. Тот волшебный петушок, которым попугивают внешних врагов, взлетит, неровен час, на свой воздушно-космический шесток и ну – клюнет? Что тогда-то?

Нет-нет, мы, конечно, понимаем, что не клюнет, что народ у них терпеливый, но этой предательской мыслью, что – при всей неисчислимости превосходства унтер-офицерских вдов – у кого-то могла вдруг сохраниться офицерская честь, мироточат то кремлевские звезды, то мумия Ленина, то крест Святого Владимира, вроде бы понарошку поставленного на страже Кремля.

Понеслась звезда по кочкам! И – как в старой частушке к восьмому марта – прямо милому в штаны. Угораздило нашу крымскую сестру-прокурорку, княгиню Поклонскую родиться в России с умом и талантом. С японской анимешной красотой, с острым чувством политической целесообразности. Другой бы, может, смолчал, или даже солгал, а княгиня Поклонская сразу сказала всю правду. Замироточил у нас не Ленин и не Сталин, не икона Богоматери (кто ее знает, может, она и в самом деле готовится прогнать сами-знаете-кого?!). Замироточила у нас, товарищи, герма Николая Александровича из династии Романовых, известного как Николай Палкин, Николай Кровавый и просто Николашка. Тот самый, что по молодости лет греб на распашной двойке «Матильда» с августейшим братцем. До тех пор, пока неблагодарная красноармейская сволочь не прервала династическую греблю глубоко в сердце сухопутной России. Но княгиня Поклонская – душа мятежная, приморская, тесно ей в русской истории. Вот и у нее, аристократки духа, пробудилась предательская мысль, что товарищ Сталин все-таки умер, а народу нужны другие нравственные ориентиры. И если дедушка Ленин перестал подавать сигналы, то не пришла ли пора бюсту августейшей особы замироточить всем смертям назло?

Вы спросите, как лечить всех этих людей? Да вот же он, наш метод лечения! Ведь если все мы прикинемся сумасшедшими, нам начнут подавать? Отменят санкции? Гоню, гоню от себя эту предательскую мысль. Но предательская мысль упирается. «Не дай мне бог сойти с ума…»