Воинственная страсть

Россия увлеклась шестидесятниками. По крайней мере те, кто составляет аудиторию Первого канала, в эти дни делают неплохой рейтинг новому сериалу «Таинственная страсть» — экранизации последнего романа Василия Аксенова.

Кадр из сериала «Таинственная страсть»

06:50

Воинственная страсть

Екатерина Барабаш

На излете жизни Василий Аксенов написал роман «Таинственная страсть» — о своей молодости, о житье-бытье своих друзей поры шестидесятничества, о московской богеме, носившей звучные имена Евтушенко, Ахмадуллиной, Рождественского, Неизвестного, Вознесенского. Аксенов не любил, когда этот роман называли воспоминаниями, — он говорил, что воспоминаний никогда не писал. Однако ни вымышленные ситуации, в которых оказываются герои, ни придуманные имена самих героев не спасают от того, чтобы роман был занесен в реестр мемуарной литературы.

Всем понятно, что Ян Тушинский — это Евтушенко, Антон Андреотис — Вознесенский, Нелла Аххо — Ахмадуллина, Генрих Известнов — Эрнст Неизвестный и так далее. Попытка пойти дорогой Валентина Катаева, написавшего «Алмазный мой венец», где автор использовал прозрачные псевдонимы для известных людей — Щелкунчик для Мандельштама, Командор для Маяковского, Королевич для Есенина, Ключик для Олеши и так далее, — имела другой результат. Если повесть Катаева была пропитана нежностью к персонажам, то у Аксенова главным объектом нежности был он сам — рыцарь без страха и упрека, вместе со всеми, но словно свысока, единственный, кто не совершает в романе ни подлостей, ни глупостей, а по большей части и просто идет против системы один.

Именно этот роман Первый канал и решил экранизировать. Зачем — отдельный вопрос, попытаемся попозже на него ответить. А пока отметим, что сценарий написала Елена Райская, режиссером выступил Влад Фурман. Присутствие среди исполнителей Чулпан Хаматовой и Георгия Тараторкина сулило эстетическое удовольствие, а поэты-шестидесятники, выведенные в сериале под придуманными Аксеновым именами, — здоровую ностальгию у старшего поколения и пробуждение к поэзии — у молодого.

На деле мы оказались свидетелями выяснения отношений Василия Аксенова с друзьями молодости. Выяснение свелось в простому, в общем, приему — показать арт-богему 60-х набором статистов с таким рычажком, которым авторы сериала по своему разумению периодически превращают героев из ангелов в демонов, из друзей в предателей, из смельчаков — в трусов. При этом главный герой, писатель Ваксон, на экране предстает абсолютным добром. Любования главного героя самим собой тут побольше, чем в самом романе Аксенова.

Разумеется, вся компания читает стихи в каждую свободную минуту — к месту и не к месту. А чтобы огромной многомиллионной аудитории Первого канала, состоящей не только из поклонников Аксенова и его друзей, не было скучно, поэты начинают с самых популярных в народе стихов. Евтушенко, скажем, первым делом читает «Со мною вот что происходит — ко мне мой старый друг не ходит», а Ахмадуллина декламирует «По улице мой который год звучат шаги — мои друзья уходят». Эти стихи, положенные Микаэлом Таривердиевым на музыку, уже больше сорока лет знает вся страна по фильму «Ирония судьбы».

Зрителям, конечно, приятно, что с ними заигрывают, но такие игры лишь убеждают в лукавости замысла авторов. Впрочем, это не единственный «ликбез» для паствы Первого канала — главным «просветителем» здесь служит состарившийся Аксенов в исполнении Леонида Кулагина, из наших дней вещающий для невидимого тупого журналиста, задающего ему тупые вопросы, истины разной степени свежести вроде «Бродского судили за тунеядство, потому что он нигде не работал». Несколько раз за серию Кулагин появляется на экране, чтобы разжевать беззубым зрителям то, что они должны знать сами.

Хоть убейте, но разбирать этот сериал как художественное произведение, всерьез — язык не поворачивается. Здесь нет художественного, как нет и не может его быть в отечественной сериальной продукции — есть неплохие актерские работы, причем почти все. Хаматова порой даже похожа на Ахмадуллину своими повадками, Александр Ильин создает вполне живого Роберта Рождественского, в который раз показывает себя отличным актером Филипп Янковский, играющий Евтушенко. Окуджаве повезло меньше всех — он тут служит музыкальным фоном, который включают, когда надо добавить лирики про последний троллейбус. Странным монстром проходит в фильме Пастернак — он вдруг с лицом мумии появляется из переделкинского леса на полянке, где пьет компания молодых поэтов, и так же трагически удаляется. Потом он появляется еще раз, чтобы передать Ваксону-Аксенову рукопись «Доктора Живаго», и еще раз — перед смертью, чтобы спросить оказавшегося там случайно Ваксона, прочитал ли тот рукопись, и услышав утвердительный ответ, бормочет «Это — самое главное». После чего спокойно умирает.

Герои, ведущие себя, как персонажи мексиканских мыльных опер, которыми нас обильно покормили в начале 90-х — со всей нетаинственной страстью то закатывающие глаза, то рыдающие, то восклицающие, то неуместно завывающие стихи — с первой минуты заставляют всякого нормального человека заподозрить пародию. Ну правда — ведь не могут эти манекены всерьез о серьезном? Они же нас дурят, это же Кукрыниксы! Карикатуры.

Трудно поверить, что профессионал Константин Эрнст, числящийся тут в продюсерах, может всего этого не понимать. Человек, сделавший своей профессией и делом жизни оболванивание страны (и преуспевший в этом изрядно), знает цену телевизионному слову и телевизионному изображению. Представить себе, что весь этот парад пластмассовых манекенов задуман им ради приобщения уже оболваненной им страны к поэзии и к недавней истории, — по меньшей мере наивно. У всякого действа, попадающего в прайм-тайм Первого канала, задача всего идеологическая, и не надо делать брезгливое лицо.

Телевидение давно перестало быть инструментом относительного просвещения, превратившись в громадное пиар-агентство. И вся эта воинственная страсть к биографиям на телевидении советских знаменитостей — начиная с Любови Орловой или Людмилы Гурченко, кончая компанией аксеновских шестидесятников — не преследует никакой иной цели, кроме как настроить зрителя на нужную идеологическую волну. По большей части эта волна несет с собой мысль о том, что советские времена были не совсем уж однозначно скверными — в них было так много хорошего, что ностальгия по ним — дело не стыдное и даже похвальное. С другой стороны, эти иконы оттепели — Вознесенский, Окуджава, Ахмадулина, Аксенов — ну посмотрите же, какая это шпана! Как говорится, оно вам надо опять?

А в какую обертку завернуть нужную установку — это уж как получится. В любом случае стараться особо не надо — аудитория невзыскательная, вшивым интеллектуалам тут не место.