Яков Кротов: Личностей калибра Савченко в российской оппозиции нет

В четверг, 10 марта, было опубликовано открытое письмо «Христиане России в защиту Савченко» с призывом дать летчице вернуться в Украину и «возместить ей причиненное зло». Авторы обращения подчеркивают, что она стала жертвой «издевательства над правом» и призывают «навсегда лишить права занимать прокурорские и судейские должности тех, кто ее „судит“». Под письмом подписались около 80 представителей различных христианских конфессий России, а одним из его инициаторов был священник и публицист Яков Кротов. В интервью RFI он рассказал, почему это обращение — не к властям, почему РПЦ не вступится за Савченко и почему посыл ее голодовки даже сильнее, чем голодовки академика Сахарова.

Священник Яков Кротов youtube.com

RFI: Какой реакции вы ждете на открытое письмо? Ждете ли вы какого-то ответа со стороны властей?

Яков Кротов: Должен заметить, что там написано: «Мы, христиане, призываем». И там не написано — кого. Мы предложили поместить этот текст на сайте change.org, но потом решили, что мы не обращаемся к властям. Потому что эти власти и есть главные виновники происходящего беззакония. Обращаться к ним означает проявлять некоторую нелогичность и нерациональность.

Прямо скажу: это написано для свидетельства. Главный адресат — это Надежда Савченко, чтобы она понимала, что не только лицемерие и ложь наличествуют в России и что есть люди, в том числе верующие, которые понимают правду и не боятся ее сказать. Хочется, чтобы люди осознали, что кроме большого мира официальных религий, лидеров, администраторов, которые взвешивают каждый шаг и предпочитают, как говорят в Ватикане, «договариваться с тюремщиками», есть обычные люди, непричастные к власти. И эти люди должны иметь в себе смелость выступать в защиту друг друга.

Я думаю, что неплохо, что это письмо, в отличие от антиукраинских памфлетов, которые рассылались по приходам в Московской патриархии, вне приходов. Каждый — священник или мирянин — решает подписаться или нет. Это повышает уровень личной ответственности.

Как вы оцениваете роль Запада в ситуации с Надеждой Савченко? Достаточно ли эффективно общественность на Западе реагирует на эту ситуацию?

Теперь, когда уже выступил Джон Керри по этому вопросу, трудно сказать, что недостаточно. Но я скажу так: мне меньше всего хочется, чтобы Запад, скажем, начал бомбить Россию и угрожать оружием. Это не христианская позиция. Мне кажется, что не хватает на низовом уровне давления на русских. Не на российский суд, не на российского президента, а на тех русских, с кем Запад имеет дело.

Буквально — кнутом и пряником: объяснять, показывать, что агрессивные русские нам не нужны, мы с ними не будем поддерживать отношения. Не дожидаясь санкций. Не потому что правительства собрались и запретили. А потому что я сам в свою гостиницу не пущу русских, которые поддерживают интервенцию в Украину. Не хватает низовой солидарности. Мы по-прежнему живем в этом смысле в архаике, где все доверяют властям. Я думаю, что будущее за такой жизнью, когда главные санкции принимаются внизу, по своей инициативе. Я думаю, что это окажет воздействие. Потому что даже самый «расдиктаторный» диктатор все равно смотрит кино. Он может отгородиться от всего, но не от культуры. Если он будет видеть то кино, в котором его диктатура смешная, он не то чтобы перестанет быть диктатором, но во всяком случае заметается. А главное, что помощники начнут оглядываться.

Среди россиян есть поддержка Надежды Савченко? В одной из своих заметок вы написали, что в России ее хотели сделать символом ужасной, кровожадной Украины. Это получилось?

Особенность России в том, что здесь трудно говорить о взрослом сознании, которое бы что-то решило. Это сознание описано Оруэллом в «1984». То есть, если скажут, что Савченко — героиня, то все население молниеносно перестроится.

В прошедшие дни были одиночные пикеты некоторых моих друзей в защиту Савченко у Киевского вокзала. В целом реакция была негативная. Плевали и вырывали плакаты, причем совершенно добровольно. Милиция скорее защищала (участников одиночных пикетов), вяло, но все-таки. Не потому что приказано прямо, а потому что человек чувствует, что если он будет подстраиваться под эту злобу, то ему будет комфортно жить. Это опережающий конформизм, так сказать.

Но в условиях глобализации, в отличие от сталинских и гитлеровских времен, человек получает какую-то информацию о западной жизни, с кем-то соприкасается. Это надо пытаться преодолеть на уровне таких личностных контактов.

Можно ли ожидать, что за Надежду Савченко может выступить Русская православная церковь?

Нет, это совершенно исключено. Не только Русская православная церковь и ее лидеры ничего не предпримут, а только осудят, но даже среднее звено — православные интеллектуалы — тоже настроены крайне «рашистски», говоря современным языком. Хотя, под воззванием половина подписей — православных именно Московского патриархата.

Можно ли сравнить голодовку Савченко по силе посыла с голодовками советских диссидентов — академика Сахарова, Анатолия Марченко?

Я думаю, что параллель прямая. Может, даже (посыл) Савченко сильнее. Голодовка Сахарова — не то что семейный протест, но протест одиночки. В случае Савченко очевидно, что она представляет собой не одинокую жертву, а украинский народ. Большинство украинцев не имеют возможности сказать миру, что им тяжело. Она говорит это за них.

В этом смысле своей личностью и своими поступками она представляет опасность для России?

Для России, скажем прямо, опасность представляет Путин, а не Савченко.

Для нынешних российских властей.

Материально я думаю — не очень. Даже Америка для страны с атомным оружием и свихнутыми мозгами, как Россия, не представляет опасности.

Но среди сегодняшних русских оппозиционеров, хорошо это или плохо, но людей такого калибра не оказалось. Ведь много политзаключенных. Но только Савченко оказалась способной так вырваться к людям. Так что здесь не столько опасность для России, сколько сигнал надежды для колеблющихся, для тех, кто еще не составил мнение. А для тех людей, которые могут ценить человеческое благородство, для нас (я тоже к этому числу отношусь) это все-таки урок.