Виктор Файнберг о деле Михаила Косенко: «Мы не сумели передать молодым поколениям свой опыт»

Чеховский городской суд в Подмосковье в среду, 11 июня, принял решение отпустить осуждённого в рамках «Болотного дела» на принудительное лечение Михаила Косенко на амбулаторное лечение домой. О приговоре Михаилу Косенко мы поговорили с известным советским диссидентом Виктором Файнбергом, борцом против карательной психиатрии, который сам провёл четыре года в психиатрической лечебнице за участие в демонстрации против ввода советских войск в Чехословакию.

Виктор Файнберг Katia Dersin

Михаил Косенко обвинялся в участии в массовых беспорядках на Болотной площади в Москве 6 мая 2012 года. Он признан невменяемым и отравлен 8 октября 2013 года на принудительное лечение в Чеховскую психиатрическую больницу №5. Советский политзаключённый Виктор Файнберг рассказал RFI, что следит за процессом по «Болотному делу», который воспроизводит советские политические процессы и карательную психиатрию, как один из её элементов.

Виктор Файнберг: Карательная психиатрия была только одной из ветвей вообще карательной системы советской империи. И я, как и другие мои товарищи по движению за права человека - многие из них - испытал это на себе. Я внимательно следил за процессами по «Болотному делу». Я, конечно, очень рад, что Михаила Косенко отпускают домой, очень рад за него, за его сестру Ксению, которая по этому поводу обращалась к президенту Путину, я очень рад за них.

Но сам тот факт что решение о судьбе человека, подозреваемого в психическом заболевании, принимает глава государства, решает президент, я думаю, что это привилегия нашей истории, где исполнительная власть соединяет в себе все ветви власти, о которых еще Монтескье писал. Можно сказать, это не многогранность этой власти, а это распад. Тут происходит акселерация возвращения к прошлому. История движется вспять.

Вчера было чествование Александра Чазова – министра здравоохранения (одного из последних министров здравоохранения Советского Союза), роль которого в психиатрических репрессиях была достаточно показательной. Он заявил даже вчера, что его страна – это великий Советский Союз. И этим он признал, что нынешняя империя – это, собственно, наследница советской империи во всех отношениях.

И здесь не может быть исключения даже в отношении психиатрических репрессий. Нельзя этот случай с Косенко рассматривать изолированно от происходящих сейчас событий. Это не только война, это возвращение к прошлому. Возвращение к прошлому очень опасное. И опасно то, что в России, в нынешней России не существует независимых организаций, способных по условиям своей деятельности противостоять насилию во всех его проявлениях.

Почему, на ваш взгляд нет институтов? Почему в постсоветское время так и не смогли их создать?

Я думаю, тут несколько причин. Одна из причин, конечно, это исторические традиции очень сложные и очень специфические для России. Об этом писали еще и Лермонтов, и Пушкин, этим пронизана вся литература XIX века. И сейчас государство тянет за собой общество, гражданское общество не сумело организоваться за эти годы, к сожалению. Государство сейчас подавляет его, оно даже всасывает его в себя – это видно. Видно совершенное бессилие, происходит атомизация свободных людей. Не только свободных людей, но людей, готовых бороться за свободу своих соотечественников, своих сородичей.

Мы не сумели передать молодым поколениям свой опыт. Эти ростки демократии, свободы были быстро подавлены. Поэтому нужно, чтобы было какое-то объединение. Мое поколение, конечно, достаточно старые люди, но у нас есть что сказать, нам есть чем поделиться.

Мы были, многие из нас, в этих психиатрических заведениях, подвергались пыткам, всему, что угодно. Сейчас это возвращается. Идет безумная пропаганда, пропаганда, которой я не помню даже со времен Сталина. Не помню. По своей наглости. Причем, она особенно отвратительна, потому что чувствуется, что очень большая часть населения ее принимает. Потому что они не видят никакого выхода из ситуации, в которой находится сейчас российское общество, российские люди. Поэтому это сейчас особенно опасно.

В связи с ситуацией в Украине, внимание к ситуации с правами человека в России, к политическим заключенным, в частности к «Болотному делу» как-то на Западе, да и в России, ослабло, и уже не вспоминают особо про них.

Безусловно, оно ослабло в связи с очень серьезным кризисом, а также еще и потому, что нынешнее поколение государственных деятелей Запада не имеет опыта их предшественников, которые – некоторые из них – сумели противостоять этой страшной опасности Третьей мировой войны. Они старались как-то защищать ростки демократического движения в Советском Союзе. Этого сейчас, к сожалению, нет.

Я думаю, что наш опыт – тех, кто еще остался в живых из того поколения – (должен – ред.) внести свой вклад в то, что мы еще можем сделать, в то, чтобы было какое-то объединение. Это как в самые темные времена, когда уже никакие попытки вмешательства со стороны международных правозащитных организаций, со стороны демократов Запада не действовали.

Тогда была знаменитая песня Окуджавы «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Вот сейчас пришел такой час. И сейчас мы должны напомнить во весь голос то, что делала советская психиатрия в то время. Сейчас это повторяется, это возвращается к этому времени. Когда лозунг «За вашу и нашу свободу» - это лозунг, который Наташа Горбаневская принесла на Красную площадь – это старый лозунг «За нашу и вашу свободу» польских патриотов-революционеров, начиная с конца XVIII века – она несколько изменила конструкцию этой фразы – «За ВАШУ и НАШУ свободу». Потому что, если вы теряете свободу, то это хуже для нас больше, чем для вас.

Сейчас что бы вы могли сказать, поделиться каким опытом с фигурантами «Болотного дела», с тем же Михаилом Косенко, с другими политическими заключенными, с теми, кто не является политическими заключенными, но пытается выходить на площадь, противостоять всему этому в России?

Для этого нужно объединение. Мы все были разъединены: одни сидели в лагерях, другие в тюрьмах, третьи в психушках, четвертые – в тюремных психушках, там, где была уже тотальная изоляция. И даже когда люди были изолированы, в одиночных камерах, они чувствовали, что они не одни. Они чувствовали всегда – даже во время голодовок, даже в таких ситуациях, когда, как говорил капитан Петров, которому я обязан жизнью, потому что он был моим добровольным шпионом – один из этих тюремных психиатров: «вам покажется невероятным счастьем смерть».

Я оказался в такой ситуации. Я помню – когда не знаешь ни времени дня, ни часа, у тебя нет ни одной книги, листок газеты у тебя вырывают – у тебя ничего нет. И тебя кормят насильно, связывая два раза в день. А то еще и пытать – уколами пытают. И ты не знаешь, что происходит вовне, когда это кончится. И это продолжается с утра до поздней ночи.

Но даже тогда каждый из нас чувствовал себя солдатом этой войны за достоинство человека, за его свободу. Войны, которая касалась не только каждого из нас, не только нашего содружества, нашего товарищества, она касалась всей страны, всех ее народов. Поэтому мы не чувствовали себя одиноко, даже физически будучи полностью изолированными и абсолютно без всякой надежды не только на освобождение, но даже на жизнь, даже на то, что мы сможем сохранить рассудок в таких условиях.

Если такой духовный настрой будет у меньшинства достаточно большого, если оно будет как-то объединено, то скоро прекратится этот кромешный ад. Кромешный ад – то, что сейчас происходит. Я думаю, что сейчас российские психиатры должны понять, должны подумать о грехах своих предшественников, которых достаточно много. И они должны объединиться и выступить от своего имени, а не устраивать прошения коленопреклоненные.