Эти прилипчивые аббревиатуры
Филолог Гасан Гусейнов рассказывает о встрече со старым товарищем, которая неожиданно натолкнула его на мысль о бессмертности аббревиатуры ЧК в русском языке.
Опубликовано: Отредактировано:
Слушать - 09:14
Эти прилипчивые аббревиатуры
Как мы узнаем своих? В возвышенном смысле — по стихотворной строчке. Признает собеседник в словах «пробочка над крепким йодом» Ходасевича — свой. Но гораздо надежнее проверка прочности памяти на расшифровку аббревиатур.
Недавно встретил старого товарища, с которым учились в одной школе, но в разных классах. Последняя наша встреча состоялась в начале 80-х, тогда люди для поддержания разговора обменивались хохмами да анекдотцами, чтоб поскорей понять, свои вы или чужие. И вот тогда были — свои. Обсуждали тогда бегство в Америку советского посла в ООН Аркадия Шевченко, высокопоставленного сотрудника МИДа. Мы тогда даже не догадывались сколько крутейших и неподкупнейших чекистов окажется двойными и тройными агентами. Эта эпоха позади, и вот встретились в начале 2018 года. Поговорили и о наших временах, о наших нынешних чекистах, затеявших спецоперацию против всего остального мира.
И вдруг собеседник мой говорит:
— Да какие ж они чекисты? Настоящие-то чекисты — ого-го какие были. Кремень! Неподкупные рыцари! ВЧК!
Надо же, думаю, с середины 1980-х вроде бы стало ясно, что ни американцам, ни нашим особенно верить своим спецслужбистам нельзя. Ведь человек, выбирающий для себя карьеру агента, это предатель по натуре. В решающий момент шелуха психологического прикрытия («безраздельная преданность родине, государству и товарищу министру») спадает с него быстрее, чем с обыкновенного человека, и вот он снова, но уже как бы с изнанки, превращается в идейного борца, уже тогда понимавшего, что надо внедриться, чтобы изнутри, ну и так далее.
Надо же, думаю, правы были 90 лет назад Волконские, писавшие, что «слово чека станет в русском языке бессмертным», а полвека назад — Андрей Донатович Синявский, когда писал, что простому человеку важно красивую аббревиатуру получить, чтоб на языке ловко лежала. Четкую, верную. Как ВЧК и чекист.
После всех разоблачений раннего хрущевского времени, когда вроде бы уже ребенку ясно стало, что за птицы чекисты и кто такая чрезвычайка, началась обработка совграждан на предмет возвращения — теперь уже не страха, а уважения к «настоящим чекистам». В романе Юрия Германа «Один год» обсуждается эпизод чекистской практики гуманиста Дзержинского. Столетний юбилей чекистского террора. В феврале 1918 года, согласно легенде, была произведена первая казнь «интеллигентного лица» (как выразился Я. Х. Петерс) — бандита, «выдававшего себя за чекиста», известного как князь Эболи. Бандиты обыскивали, грабили и убивали в кильватере чекистского террора, и их пришлось устранять как конкурентов. «Здесь не только наказание было со стороны Феликса Эдмундовича, — говорит герой-простодыра у Германа, — но и предупреждение всем навсегда, и утверждение всей нашей будущей морали».
Получается, что Феликс Эдмундович, велевший казнить Эболи и его подельницу из назидательно-террористических соображений, обеспечил все последующие поколения чекистов железным аргументом для устранения предыдущего поколения — как только выдававших себя за чекистов. Так чекисты Ежова устранят Ягоду, а чекисты Берии — Ежова.
В декабре 1937 года А. И. Микоян, выступая по случаю 20-летия органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, сказал: «Товарищ Ежов Николай Иванович, придя в НКВД, сумел быстро улучшить положение и создал в НКВД замечательный отряд чекистов, советских разведчиков, изнав чуждых людей, проникших в НКВД и тормозивших его работу».
Потом чуждого чекиста Ежова сметет следующий настоящий чекист — Берия, как выяснится впоследствии — ставленник иностранной разведки.
А на ХХ съезде КПСС в феврале 1956 года будет сказано так: «Съезд полностью одобряет решительные меры, принятые ЦК КПСС по пресечению преступной заговорщической деятельности опасного врага партии и народа Берия и его банды. Тем самым был нанесен серьезный удар по планам империалистических разведок, достигнуто дальнейшее укрепление боеспособности партии».
Чекист-бандит объявляется просто бандитом и уже в этом качестве не настоящего чекиста и даже античекиста отдается на словесное растерзание насмерть перепуганным гражданам. В том числе — «интеллигентным лицам».
Страх, завернутый в слабоумие
Самое смешное, что это состояние — страх, завернутый в слабоумие, — остается и в 1990-е годы. В середине 1990-х годов интеллигентные люди решают переименовать в ВЧК федеральную налоговую службу. Понятное дело, для сбора налогов и нужны были особые меры. Но вот почему имя для них нужно было заказывать у бандитов?
Из газет 1996 года: «Премьер-министр В. С. Черномырдин, поясняя создание ВЧК, отметил, что на региональном уровне такие комиссии уже существуют. В них также участвуют первые лица, которые, как правило, и создают местные ЧК».
ВЧК будет выбивать налоги, — обещал президент международной Нижегородской ассоциации предприятий и организаций Владимир Лузянин.
«ВЧК немедленно соберет налоги», — заявляет Анатолий Чубайс.
«В зависимости от обстоятельств ВЧК будет применять весь веер возможностей от самых жестких до самых нежных», — заверяет министр финансов Александр Лившиц.
В демократических газетах 1996 года объясняли необходимость чрезвычайки тем, что «решения необходимо принимать в обход привычного бюрократического аппарата», что налоговая «ВЧК — продукт подлинной власти». Только он сможет «быстро и беспощадно собрать налоги».
«Туго, по расчетам чекистов, придется и должникам из СНГ».
И, конечно, главная ягодка: «В любом случае придется идти на нарушение российских законов».
Заложенный в 1996 неизбежный конфликт властей с теми, кто стремился к утверждению нового, небывалого еще в России режима законности, правового общества, и расцвел в дальнейшем. Сначала — в головах, а потом и на деле.
Занятно, как воспевание беспощадности противозаконной власти гнездилось в сознании людей в конце 1920-х годов.
В 1927 Михаил Светлов пишет товарищу свое знаменитое стихотворение:
Пей, товарищ Орлов
Председатель ЧК.
Пусть нахмурилось небо,
Тревогу тая, —
Эти звезды разбиты
Ударом штыка,
Эта ночь беспощадна,
Как подпись твоя.
…
Он чуть-чуть захмелел —
Командир в пиджаке:
Потолком, подоконником
Тучи плывут,
Не чернила, а кровь
Запеклась на штыке,
Пулемет застучал —
Боевой «ундервуд»…
Вот и в 1996 году интеллигентные люди хватаются за неслучайную аббревиатуру. «Три буквы, которые потрясут деловой мир», — называет свою статью «Коммерсантъ». «Злостные неплательщики должны быть наказаны, а голодные и разутые срочно накормлены и обуты».
Сегодня у глагола «обуть» значение успело измениться. Потому что за двадцать лет чекисты обули не только разутых. И настоящие, и только выдававшие себя за чекистов.
«Какая захватывающая задача разобраться в отвратительном языковом наследстве большевиков… Далеко не все большевицкое наследие умрет, — писали князья Волконские в книге о советском русском языке в 1928 году, — слово чека, например, окажется бессмертным. Собачьи же клички для будущих государственных и общественных учреждений и должностей, все эти „профсоюзы“ и „селькоры“, а равно и до большевиков родившиеся „главковерхи“, должны быть в официальных сношениях (иначе, как в зашифровке) запрещены».
Ишь вы какие, дворянчики недобитые! Иначе, как в зашифровке.
Так у нас вся страна — зашифрованная. Потому и в чекистов людишки веруют, ведь их бог — настоящий чекист, четкий, чертяка.
Поговорили, называется, со старым товарищем, вспомнили молодость.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться