«Ненависть разжечь очень легко»: Игорь Минаев о своем фильме про Донбасс

27 марта на французские экраны выходит фильм франко-украинского режиссера Игоря Минаева «Какофония Донбасса». В названии отсылка к фильму Дзиги Вертова «Симфония Донбасса», которым восхищался Чарли Чаплин и который остается одним из самых ярких образцов советского агитпропа. В интервью RFI Игорь Минаев рассказал о том, как старый советский миф связан с сегодняшней ситуацией в Донбассе.

Игорь Минаев в студии RFI screenshot

Игорь Минаев живет во Франции с 1989 года, в числе его работ – документальные и художественные фильмы (в т.ч. «Наводнение» с Изабель Юппер, «Далеко от Сан-Сет бульвара»). Картина «Какофония Донбасса» была показана в Украине и выходит во французский прокат.

Трейлер фильма «Какофония Донбасса»

RFI: Почему сегодня было важно обратиться к этому фильму Вертова 30 гг. ?

Игорь Минаев: В первую очередь, это один большой миф. Не говоря о шахтерах, о которых сегодня забыли, а это все-таки основное население Донбасса. Миф о рабочем классе – это был основополагающий миф Советского Союза. Когда я снимал фильм «Подземный храм коммунизма» о московском метро, то первая часть картины заканчивалась огромной фреской на метро «Киевская», где все представители советского народа, представители всех слоев, триумфально идут в светлое будущее. Кто идет в первых рядах? В первых рядах идут шахтеры и сталевары. Это верхушка, «голова» этого мифа о рабочем классе – и это, безусловно, в первую очередь были шахтеры. Конечно же, это были шахтеры Донбасса, который был самым главным угольным регионом страны. Кто положил первый камень в строительство этого грандиозного мифа? Это был, естественно, Дзига Вертов, который делает картину «Симфония Донбасса». Дзига Вертов — режиссер выдающийся. То, что я говорю о нем в «Какофонии Донбасса», это не для чтобы разрушить историю Дзиги Вертова, которая была трагической сама по себе. Дзига Вертов делает, как и все остальные, исключительно социальный заказ. Иначе невозможно, иначе вы не работает в кино.

Первый звуковой документальный фильм в СССР

Игорь Минаев: Дзига Вертов делает «Симфонию Донбасса», но помимо пропагандистской функции — он при этом коммунист до мозга костей, он искренне в это верит. И когда что-то у него не получается, он искренне не понимает, почему партия и правительство его не любят, об этом он пишет в своих дневниках. Дзига Вертов делает «Симфонию Донбасса», и как настоящего режиссера его интересует использование звука. Это будет первая советская звуковая документальная картина, для записи звука использовалась система Шорина. Потом, когда ее будут показывать на Западе, будет очень много отзывов. После одного из просмотров в Лондоне Чарли Чаплин написал, что это лучшая звуковая симфония, которую ему довелось слышать. Это огромная работа, хотя это несовершенный звук, но Дзига Вертов выполняет свою задачу режиссера в первую очередь.

«Симфония Донбасса», реж. Дзига Вертов (1930 г.)

Вторая его задача, с которой он согласен, это задача идеологическая. Но он оказывается в очень тяжелых условиях. Что такое Донбасс в 30 гг.? Это руины. Там ничего нельзя снимать. В момент индустриализации страны там нет ничего. Что делает Дзига Вертов, которому надо снять фильм? У него практически большая часть картины посвящена борьбе с церковью.

Раз бога нет, то можно все? Может быть, в этом и последствия, которые мы видим сегодня, и поэтому вы обратились к этому фильму 30-х годов?

Да, там уже есть все. Потому что разрушим все, построим все, а вера у нас одна — это вера в светлое будущее. Дзига Вертов всегда был настроен очень антиклерикально, он снимает разрушения церквей, куполов, вынос церковной утвари… Но потом он должен перейти к части Донбасса, и здесь для него начинается проблема. Естественно, звук ему помогает. Это была система Шорина, первая советская система звукозаписи. То, что мы видим в кадре, это довольно жалкое зрелище. Стоят шахтеры с лопатой и ведром, потом какие-то вагонетки едут… Показывать на самом деле нечего. Но задача у этой картины была простая — привлечь людей на Донбасс, привлечь рабочую силу. Потому что никого нет. И фильм выполнял эту задачу – привлечение рабочего класса на Донбасс, чтобы поднять Донбасс. Идея этого фильма в этом — поднять Донбасс.

Это все-таки два разных мифа — то, что происходило в СССР в 30-е годы, и то, что мы видим сейчас? То, что вы показываете во второй части фильма, если его можно условно разделить на две части, первая часть — это архивные кадры, вторая — это интервью и истории, в частности, страшная история Ирины Довгань, женщины, привязанной к позорному столбу… Как мы от того мифа, который создавался в Советском Союзе, пришли к тому, что мы видим сегодня?

Можно условно говорить о двух частях фильма, условно — потому что одна часть без другой не существует. Первая часть — это архивные материалы. И здесь возникает серьезная проблема, которая касается не только моего фильма, но многих, кто работает с архивами. Дело в том, что до Перестройки, даже до 1989 г., все документальные кадры были практически постановочными. И здесь возникает большая проблема: что мы делаем сегодня с этими архивами? Мы их показываем так, как они есть? И тогда получается, что то, что было в свое время fake news (только тогда это так не называлось), мы показываем снова и тем как бы умножаем на два и говорим еще раз. Сегодня, когда мы работаем с советскими архивами, мы должны – я считаю, что это обязанность автора – честно сказать, как это было.

Игорь Минаев в студии RFI

Потому что вся эта роскошная шикарная жизнь, которая показана на экране – это витрина. [Когда режиссеры-документалисты приезжали снимать на фабрики и заводы, рабочие] получали команду: завтра придти в парадной одежде, в белой рубахе при галстуке, побриться-умыться. Естественно, это делалось так. Миф складывался таким образом, чтобы построить параллельную реальность. Пропаганда – это орудие, которое используется для создания какой-то реальности, которой нет на самом деле. У людей в этот период никаких других источников информации нет, информация не расходится далеко: то, что происходило в Донецке, жители Киева не знали. И таким образом создается миф.

Манипуляция, которая работает

Игорь Минаев: Мы не случайно ограничили действие фильма 2014 годом. Мы не говорим о причинах войны на Донбассе во всем ее объеме сегодня. Важно то, что произошло в головах людей, это чрезвычайно важно. Потому что когда вы верите в тот замечательный миф, и когда у вас ничего не получается, дальше у вас возникает вопрос — мы достаем тот старый миф и говорим: но тогда-то было хорошо? Это манипуляция, которая работает. Поэтому обе части связаны. То, что происходит с Ириной Довгань, которую привязывают к позорному столбу. Мне это рассказывал журналист, который был в этот момент в Луганске, это происходило в Луганске. Журналист The New York Times, который все это снял. Он увидел Ирину Довгань привязанную, это он снял страшные кадры, когда ее бьют ногами, на ее лице давят помидоры, те же жители, которые были ее соседи вчерашние. Он пришел в ужас, все это снял, поехал к начальнику сепаратистов и рассказал. Начальник сепаратистов приехал туда, ее отвязали от столба, и ее и ее семью с большими сложностями вывезли с этой территории. Эта история невероятная, в это действительно нельзя поверить. В ней участвовали люди – вчерашние соседи. Как в одно мгновение вот эта ненависть может людей превратить даже не знаю в кого. Вот это страшно, в одну секунду это происходит.

У вас есть ответ на этот вопрос? В отличие от советской эпохи, когда не было доступа к информации, сейчас информация циркулирует, почему манипуляция работает и действительно превращает нас так легко в чудовищ?

Это настоящая проблема, и это то, что происходит и в других странах. Ненависть разжечь легко. Гораздо сложнее устроить мирную жизнь. И когда мирную жизнь устроить нельзя, то ненависть очень помогает. Как говорили Стругацкие, «против кого дружим?» Мы дружим против кого-то, это самое ужасное. Когда мы встретились с Ириной Довгань, которая в Киеве и как-то вернулась к нормальной жизни, но вернулась наполовину, она пережила такую серьезную травму и я не знаю, сколько лет понадобится для того, чтобы она пришла в себя. Она говорит в фильме очень важную вещь: когда ты живешь отдельно от всего, ты не представляешь, ты считаешь, что это может происходить где-то с другими людьми, но сейчас это происходит с тобой, здесь. И ты понимаешь, что это может произойти с любым человеком, везде. Это самое ужасное. Эта ненависть между людьми. Ненависть между тем мифом, который не удалось создать, между той реальностью, которая тебе не дает возможности жить, между тем кошмаром, когда война в течение многих лет называется конфликтом — это эвфемизм, но мы не хотим говорить война. Невозможно постоянно придумывать какую-то фальшивую вторую реальность, она в любом случае когда-то взорвется. Это произошло на Донбассе, это происходило в других странах. Поэтому мне хотелось, чтобы это как-то выходило за рамки фильма, так, и я настаивал на этом финале — мы видим кадры Земли из космоса – нас так мало…

Мы видим в первой части фильма, когда артисты приезжают на шахты, что интеллигенции отводилась роль подтанцовки. Хотя роль интеллигенции совершенно особая, когда такие страшные вещи пробуждаются, именно она должна бить в колокол, будоражить, теребить общественное сознание и власть. Может быть, потому что интеллигенции у нас опять отведена роль подтанцовки, не происходит массового понимания глубины той пропасти, в которую мы упали?

Дело в том, что украинский вопрос разделил общество очень сильно. Есть те люди, которые абсолютно против Украины и называют Украину «фашистами», «бандеровцами», и есть другая часть людей, которая не участвует в этом, и которая даже не потеряла свои связи, которые были всегда. Дело в том, что это всегда была одна страна, страна, которую я совершенно не хочу воспевать, потому что мы все знаем, что такое был Советский Союз. На каком-то уровне психологическом, бытовом – это происходило в Киеве, Москве, в Алма-Ате – это было не важно. Люди общались, и не возникало проблемы разбираться в происхождении кого-то. В целом, не входя в детали. Такова, по крайней мере, была официальная доктрина. Не было этой проблемы, которая возникла сегодня. Мы должны об этом говорить, и это, конечно, в первую очередь роль интеллигенции. Но в то же время я понимаю тех людей, которые боятся. Потому что это тоже реальность. Как люди боялись в 30 гг., понимая, что это может кончиться в Магадане, так люди бояться сегодня, потому что в России сегодня существует 148 законов, которые вас наказывают за перепосты в интернете и так далее. Но если мы не будем говорить об этом, мы не можем двигаться вперед.