Перейти к основному контенту

О вреде денег. Послесловие к «Дау»

В Париже закончился показ «Дау». Великого и ужасного, смешного и удивительного, спорного и странного. Его уже успели назвать «главным культурным событием века» и «главной аферой века». Свинья, умученная прямо в кадре путем усекновения головы, посмертно причислена к лику святых мучеников за искусство и по сей день кочует из дискуссии в дискуссию в виде знака вопроса: допустимо ли насилие на экране ради благой цели?

"Дау" уводит посетителей в СССР периода с 1930 по 1960 г.
"Дау" уводит посетителей в СССР периода с 1930 по 1960 г. theatredelaville-paris.com
Реклама

Позвольте обойти стороной всю описательно-техническую часть – это сделано давным-давно и без меня. Также хочется оставить в стороне и  большую часть вопросов касательно насилия – вроде того, можно ли резать в кадре свинью или на глазах у всех заставлять женщину садиться вагиной на бутылку. Это совершенно бессмысленные споры, которые длятся годами и на которые ответа, разумеется, нет и не будет. Этические проблемы, если они лежат за пределами Уголовного кодекса, вообще неразрешимы. Можно, конечно, поспорить о том, хорошо ли напоить в кадре старуху и дать ей проблеваться под камеру. Или напоить двух бомжей и предложить им разыграть в кадре гей-порно в подсобке. Дело добровольное. Как и смотреть это либо не смотреть.

Итак. 700 часов отснятого на пленке материала. Все эти кусочки можно посмотреть в серебристой алюминиевой кабинке. Какие-то куски похожи на доделанный (или почти доделанный) фильм, какие-то длятся по несколько минут и не похожи вообще ни на что. 13 смонтированных фильмов в среднем по полтора часа. Три точки, где разместился проект, — Театр Шатле, Театр де ля виль и Центр Помпиду. Буфет с тушенкой, соленым огурцом, салатом оливье и водкой – все это в алюминиевой посуде. Сувенирный магазинчик с алюминиевыми ложками и банками тушенки. Служащие в серых комбинезонах — вежливые и улыбчивые, готовые помочь. Несколько залов, где показывают кино или играют концерты. Экспозиция, представляющая собою огромную коммунальную квартиру с тщательно (на самом деле это комплимент, потому что вовсе не тщательно) подобранными приметами быта того времени. Все это сто раз описано, подробно повторять нет смысла.

 

Интересно другое. Зачем? Точнее — почему?

 

Почему все это создано? И что это вообще?

 

Начать с того, что французам все это неинтересно. Для них погружение в советскую эпоху —  пустой звук. Если не считать, конечно, специально интересующихся. Для нас погружение во французскую эпоху 50-х несравнимо интереснее — мы про нее много слышали, она загадочна, наполнена Эдит Пиаф и началом новой волны, старинной мебелью и дамами в пеньюарах. Интерес не взаимен.

 

«Я скакала за вами три дня, чтобы сказать, как вы мне безразличны», - говорит принцесса в «Обыкновенном чуде». Илья Хржановский — та самая принцесса. Он хочет до миллиметра воспроизвести советский быт, потому что не хочет туда возвращаться. Простите за упрощенную формулировку, но вокруг «Дау» уже столько намудрствовано, что уже хочется немного простоты. Но обычно человек, который не хочет куда-то возвращаться, просто туда не возвращается. Если возвращается, чтобы отрефлексировать эпоху, - это похоже на замысел. А если только чтобы погрузиться, — значит, его туда тянет, и это уже другая история и разбираться с ней надо по-другому.

«Дау» - попытка возвращения в советскую эпоху. Добровольное возвращение и не без удовольствия. Только признаться в удовольствии неловко, а может, Хржановский и сам не осознает неожиданной ностальгии по совку. Но – да простят меня апологеты проекта – именно ностальгию по совку, которая и есть сам совок, я увидела на пятачке Театр Шатле/Театр де ля Виль/Центр Помпиду. Эта наваждение, это зависимость, любовь-ненависть – как у алкоголика к водке. «Дау» показал обратную сторону ностальгии по совку. Ностальгия может проявляться самыми разными способами вплоть до уверенного отрицания объекта ностальгии.

 

Повышенный интерес к советской эпохой (кроме тех, кто осознанно по ней скучает и хотел бы ее вернуть) замечен у людей примерно от 35 до 45 лет, то есть как раз у ровесников Ильи Хржановского. Эта возрастная категория застала конец советской эпохи в нежном, но уже сознательном возрасте, и она запомнилась им молодыми родителями, первой влюбленностью, первой сигаретой, первым поцелуем. Для тех, кто моложе, Советский Союз — terra incognita, а те, кто постарше, успели пожить в это время и пережить не только первую, вторую и третью влюбленность, но и все «прелести» железного занавеса, несвободы и цензуры. Эти две последние категории не имеют ни причин, ни желания погружаться в советскую эпоху. Первые — потому что в ней не жили, вторые – потому что жили.

 

Добросовестное развешивание холщовых бюстгальтеров и семейных трусов на веревках в коридорах Театра де ля виль или Шатле, оснащение всего пространства псевдосоветскими атрибутами, сувенирный магазинчик с якобы приметами эпохи, буфет с псевдосоветской едой — все это напоминает исторические реконструкции, которые так любит и на которые не жалеет денег Российское военно-историческое общество. Только у РВИО цель — возбуждение патриотизма до крайней степени вплоть до эякуляции в виде правильного голосования на выборах, у «Дау» никакой цели нет вовсе.

 

Начав снимать фильм о Ландау и «въехав» в то время, Хржановский-младший не сумел остановиться. Он становится заложником темы, заложником собственного интереса к эпохе молодости своих родителей. В какой-то момент он чувствует, что ему тесно в рамках кино про Ландау, и тогда появляется мысль о масштабном проекте, в котором будет все сразу. А в какой-то следующий момент проект и вовсе выходит из-под контроля, начав жить своей жизнью, с которой автор уже не в силах справиться. Тогда появляются мысли о восковых фигурах по всему пространству театров, идея с советским буфетом, серебристые кабинки, в которых сидят живые, но какие-то полууигрушечные священники и шаманы, предлагающие тебе облегчить душу и не очень понимающие, что тут вообще происходит. Они могут спросить тебя, когда ты последний раз был в церкви, а могут спросить, обрывал ли ты в детстве бабочкам крылья, что при этом чувствовал и давно ли перестал это делать.

На обычном языке это называется «графомания». Собственно, «Дау» — это гигантский итог гигантских усилий талантливого, амбициозного и капризного графомана с деньгами.

 

Среди нагромождения материала, восковых фигур, фильмов, банок тушенки есть действительно очень качественные эпизоды. Анатолий Васильев в роли Крупицы (имеется в виду академик Капица) — отдельный бриллиант, он выламывается из всего киноповествования, долгого и неумелого. Выламывается и за счет игры Васильева, и за счет редкой для всего проекта четкости драматургии. Эпизод с убийством свиньи Тесаком (он же — Максим Марцинкевич, неонацист, отбывающий сейчас срок), при всей своей антиэстетичности тянет на законченное произведение-антиутопию, в которой на место выморочного совка приходят «новые люди» — те самые, что отрубают свинье голову и уничтожают Институт, это прибежище света и просвещения.

Возможно, когда-нибудь все 700 часов сложатся в один большой-пребольшой фильм. Или сериал. И это может стать интересным явлением, потому что вообще, если отсечь весь многотонный безумный китч с антуражем — сувенирным магазином, шаманами, псевдопогружением, алюминиевой посудой — весь этот грандиозный проект на самом деле про кино. По разрозненным фильмам и эпизодам видно, что это делал талантливый человек, для которого важен лишь сам процесс. Концепции — никакой, а без концепции любой проект, тем более такой масштабный, проседает. И выясняется, что порой большие деньги идут только во вред. Буйная фантазия, комплекс демиурга и отсутствие чувства меры, погруженные в бурные денежные потоки, могут вынести и в открытый океан, откуда выбраться на берег очень трудно. Что, думается, и произошло с «Дау».

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.