Перейти к основному контенту

Ложка дегтя, или Ошибка Макса Фасмера

Ну-ну, скажете вы, какая еще ошибка может быть у Макса Фасмера — великого этимолога русского языка, другого нашего Даля. Этот немец, как тот датчанин, знал русский язык как бог, и не ты ли сам чуть не каждый день в него залезаешь в поисках премудрости, или давно наизусть выучил?

Гасан Гусейнов
Гасан Гусейнов RFI
Реклама

Наизусть — не наизусть, а всякий раз полезно уточнить. Ведь какие чудеса там находятся! Слов в языке много. Очень много. Так много, что большинство из нас не только не всеми пользуются, но и узнают далеко не все. И это понятно. Житейски-то и нужно их не так уж много. А есть и вовсе люди немногословные. Чего ж лезть к ним со своим каким-нибудьгалмеем непонятным или доппель-кюммелем?

Но в России так устроено, что в словари лезут за уроками жизни. Некоторые думают — вот залезем в Даля, прочитаем, что на самом деле значит такое-то слово, и, стало быть, сразу правильно и заживем. Мне страшно в этом признаться, но я тоже, видимо, так думаю. Конечно, я гоню от себя эту глупость, но она, мысль эта глупая, померзнув, как забытая на улице кошка, проскальзывает в дом и недовольным мяуканьем напоминает о себе.

Особенно так у меня с Фасмером и еще одним ученым немцем на службе русской словесности, менее у нас в народе популярным — Яковом Карловичем Гротом — случается. Задумаешься, бывало, а ну-ка, посмотрим, откуда взялось это словечко. Вот-те на: не только ахинея у нас от греков, но и ермолафия, которую даже дедушка Крылов Иван Андреевич поминает в «Похвальной речи Ермалафиду», из греческого корня произросла.

Чешешь репу. Понятное дело, почти все богослужебное, церковное на Руси от греков, ну, или от евреев через греков. Но почему и словечки, прямо скажем, глумливого такого толка из высокого богослужебного словаря вылепливаются? Как пел В. Высоцкий, «а ответ ужасно прост, и ответ единственный».

Подростки, отданные учиться на священнослужителей в семинарию, они ж — люди, а не манекены. И в унылой своей повседневности в какую радость им было увидеть смеющегося чертика за постной маской учителя, может, злыдня, на доброе дело наставляющего.

Как покажут через сто-двести лет создатели ассоциативных словарей, талдычащему «белое» внутренний голос отвечает — «черное», на «пустое» — «полное». Так и получилось, что благочестивейшая катавасия — торжественное соединение хоров во время службы — стала срамной суетой. Даже, вон, Толстой и Чехов вывели, почти не сговариваясь, эдаких болванов по фамилии Катавасов.

Ну, про «куролесить», которое у нас богохульно образовалось из греческого «господи помилуй», не знает только ленивый. И опять же, понятно, что с тех пор, как полюбил русский человек греческий язык, так все и любит, на языке вертит да поплевывает. Уж больно слова выпеваются красивые. И для следующих поколений — загадочные. Не сразу понятно даже бывает, отчего в такой вот, а не в другой форме закрепился греческий корешок в русском цветке. А то и в маковой головке.

Дело в том, что одни церковные премудрости для наших местных язычников оказались переводимыми и понятными. А простой люд, в том числе и учившийся этому делу, всосал само звучание, и вот, как понял, так это звучание и обозначил. Иногда и в самом деле — ахинея получилась. Но ахинея тонкая, из материи замысловатой сплетенная.

Всякий знает, что христианская церковь запрещает языческие гадания и прочие магические практики. Но ведь как это объяснить взрослому человеку, пожелавшему приобщиться к церковной жизни как раз ради этих самых магических практик? Ему говорят, мол, молись и трудись. А он иной раз не понимает или понимать не хочет. Думает, что молитва — это набор звуков, которые надо в правильном порядке пробубнить, а кому надо, тот, дескать, и разберется. Абракадабра типа заклинательная. В метро сейчас народ вперемежку с судоку как раз молитвенники читает. Повторяют губы за глазами «молитву над бесноватым», «заговор на не вернувшего долг», «отворот для жениха-наркомана», «приворот элитного-богатого», «молитва от головной боли». Смотрел-смотрел, через плечо заглядывал, вчитывался в эту околесицу, в магические формулы «от полового бессилия», «от звона в ушах», «от муравьев на кухне», «от соседки голенастой» и — вдруг осенило меня, что слово это — «околесица» — тоже греческое! Русский же человек не может произнести звук, изображаемый греческой фитой и с греческим словом «молитва» — ἀκολουθία — обошелся как с «аколесией», превратив именно ее, абракадабру эту, в околесицу. А что же наш Фасмер, думаю. Сплоховал великий этимолог — связал со следом от колеса на повороте — околесиной. А откуда ж в околесице колесу появиться? Неоткуда.

Околесица — это и есть непонятное заклинание. Вроде и городит человек что-то, и вроде звучание отдельных слов — теплое, намоленное за столетия, а все-таки ни бельмеса не понятно. Несет околесицу, повторяет чужой вздор.

В неожиданных превращениях греческих звуков в русские есть много неброской красоты. Крылов, воспевший Ермалафида, получил это имя от семинаристов из высокодуховного слова «ирмологий». Но слишком широко крыловскому Ермалафиду гулять по планете не дали. Как и чеховский Елдырин, не очень-то большого внимания удостоился этот персонаж у словолюбивого нашего народа. И в школе, когда Крылова да Чехова проходят, ну как деткам объяснишь баловство великих знатоков языка? А ведь интересно и — главное! — деткам полезно, что не одни они перед неведомой стеной жизни.

Как-то говорил я с одним священнослужителем русского языка о загадочном происхождении еще одного предположительно греческого слова в русском языке — малафья.
— Сам посуди, — говорит, — вот сидит послушник с Дунькой Кулаковой, крепкой, что твой сучок, плеснет струйкой сла-а-абенькой, бле-е-едненькой. А словцо-то у греков для этого рукоблудия красивое имеется — μαλακία — вот тебе и разгадка. Этимологи, конечно, народ сурьезный, будут морщить лоб да в бороду по самый нос спрячутся. А правды в, москать, решающий момент и не выдадут.

Кто подумает, что не захотел, мол, Фасмер ложкой дегтя в бочку с медом залезать, ошибется. Тогда не накуролесил бы он ни с ахинеей, ни с катавасией. Тут — другое совсем. Тот самый единственный ответ, что дала дева Феврония князю Петру, впоследствии переименованному в Давида. Хочешь излечиться, говорит, все прыщи помажь, кроме одного, оставь его не намазанным. Так и со всем словарем нашим — круглым, солнечным, богатым. Есть в нем подпол, есть и чердак. Есть углы такие, куда не ступала нога гостя. А там, может, домовые сидят, промеж себя разговор ведут. Не околесицу вашу эту, а сурьезный такой разговор.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.