Перейти к основному контенту

Как Мединский вышел из гоголевской «Шинели»

Памятные места Ивана Бунина во французском Грассе, российское беспамятство и переназначение министра культуры РФ Владимир Мединского — своими размышлениями с RFI поделилась журналист Екатерина Барабаш.

Министр культуры РФ Владимир Мединский, 21 декабря 2017.
Министр культуры РФ Владимир Мединский, 21 декабря 2017. Maxim SHIPENKOV / POOL / AFP
Реклама

09:56

Как Мединский вышел из гоголевской «Шинели»

Екатерина Барабаш

Совсем недавно довелось мне взобраться на гору в городе Грассе, что на Лазурном берегу, и пошуровать вокруг виллы Belvedere, где почти 20 лет жил Бунин и где его настигло известие о присуждении ему Нобелевской премии. На входе на дорожку, что ведет непосредственно к вилле, стоит каменная плита, похожая на надгробную. На ней по-французски написано, что по этой дороге регулярно ходил Иван Бунин, русский писатель и лауреат Нобелевской премии. Дом 15 лет назад выкупил ученый-физик Гавриил Симонов, потомок русских эмигрантов.

В Грассе про Бунина вообще практически не знали, виллу сдавала квартирантам дочь хозяев, когда-то сдававших ее Буниным. Все это отдельная история — как Симонов покупал этот дом, как уговорил мэра Грасса установить бюст Бунина в парке, как мэр устыдился, что Грасс забыл про лауреата Нобелевской премии, и бросился помогать Симонову, как Симонов основал Общество друзей Бунина и мечтал сделать из виллы дом-памятник. Он настаивал, что именно дом-памятник, а не музей. В позапрошлом году ученый умер, так и не осуществив своей мечты по части дома-памятника. Кстати, Гавриил Николаевич, или Габриэль, — кузен нашего Константина Симонова. Это действительно отдельная история, очень интересная, а я сейчас о другом.

Вот стоит дом, в котором жил и писал свои шедевры один из величайших писателей России. Именно здесь он написал «Темные аллеи» и «Жизнь Арсеньева». Так как у нас любят гордиться всем подряд, можно сказать, что тут жила гордость России. Ну эмигрировал, да, так скажите спасибо — жив остался и сколько всего еще написал. Мэр Грасса устыдился, узнав, что у него под крылом такое место, и ринулся помогать Симонову. А наших следов там нет. Ни слова по-русски, ни малейшей, самой незаметной мемориальной дощечки, ни указателя — ну совсем ничего. В Грассе есть еще две виллы, где жил Бунин, — там тоже такие же таблички на французском. Словно какой-то чужой, малоизвестный человек с русской фамилией Бунин жил здесь, а «больше не знают о нем ничего». Дом-памятник так и не создан, музея нет. Насколько мне известно, на этот счет с нашей стороны никаких планов и нет.

Это частный пример, таких можно привести тысячи, и все они про наше беспамятство, потому что ну что нам теперь Бунин, правда? На нем патриотизм не взрастишь, это вам не 28 панфиловцев. Да и Нобелевская премия ему наверняка была политическим решением, а как иначе?

А именно эту историю я сейчас вспомнила потому, что именно в тот день, когда я пыталась перелезть через высоченный забор виллы Belvedere, обмирая от осознания того, что дышу одним воздухом с автором «Антоновских яблок» и «Господина из Сан-Франциско», в Москве поздравляли Владимира Мединского с сохранением должности. И это несмотря на все уверенные прогнозы относительно его нового места работы (тут чего только не называли — от ректора РГГУ до посла в одной из непыльных стран) и игрой «угадай нового министра».

Старый конь, как известно, борозды не портит, особенно если конь боевой, а борозда уже давно поросла сорняками. При тех отношениях, что существуют между интеллигенцией и Мединским, конечно, это назначение можно считать плевком в лицо. Но с другой стороны — так нам и надо, если мы всерьез пытались прогнозировать, что будет с культурой, если министерство возглавит Х, по какому пути она пойдет, если ведомство возглавит Y и чего нам ждать, если кресло займет Z. Как будто бы что-то принципиально изменилось бы, стань министром Ямпольская, Шахназаров или любой из прогнозируемых. Когда в стране власть по сути нелегитимна, стоит ли ожидать, что министерские портфели окажутся в руках грамотных специалистов, радеющих за дело и за страну?

В этот же день, кстати, в свое кресло водрузили и министра образования Ольгу Васильеву, оставив нерушимой связку образования и культуры. Правда, отныне просвещение и образование будут разделены — за науку и высшее образование ответит Михаил Котюков, а Васильевой предстоит резвиться на ниве просвещения. Так что теперь нас ждет единый учебник по всем дисциплинам от госпожи Васильевой, а от Мединского — единая культура. Что такое культура в представлении наших властей — можно судить и по тому факту, что вице-премьер Ольга Голодец отныне будет отвечать за культуру и за спорт. Как легко соединилось несоединимое! И это убивает последнюю надежду на то, что мы когда-нибудь обратимся к настоящей памяти, а не к ее трескучему подобию, которое предлагают нам в виде георгиевских лент и псевдопатриотических фильмов.

Хотелось поначалу перечислить, чем нам запомнились шесть лет министра Мединского. Начала было перечислять, но сломалась — слишком много оказалось у Владимира Ростиславовича «заслуг» перед культурой, чтобы безболезненно и в срок их обозначить. Ну разве что эпохальные. Эпохальные — это история с нелепой диссертацией, это сведение помощи кинематографу к поддержке дурного патриотического кино, это сумасшедшая активизация деятельности Российского военно-исторического общества, ставшего главным проводником идей сталинизации, это уродование Москвы памятниками Владимиру и Калашникову, это уголовные дела на сотрудников Минкульта за крупные хищения… Нет, простите — времени не хватит.

Однако главное наш герой приберег на конец своего срока — это письмо в суд с просьбой продлить арест Серебренникову. Это стало символичным заключительным аккордом под конец шестилетних игр в министерском кресле. Все предыдущие деяния доктора сомнительных наук укладывались в рамки деловой деятельности. Сталинизация, все эти памятники, поддержка дурного кино — все это, скажем так, по работе. А история с письмом в суд — это уже свидетельство необратимой моральной деградации, и никакими рабочими моментами объяснить такое нельзя. И этот сигнал пострашнее всех предыдущих, включая и оголтелую цензуру. Потому что когда бежишь впереди паровоза и охотно берешь на себя роль первого ученика — это означает, что сам не остановишься, и эскалация зла неминуема.

Все эти годы мы привыкли относиться к Мединскому как к шуту. Его интеллектуальная ограниченность бесспорна, а дилетантизм сравним с дилетантизмом его коллег по правительству, что давно не удивляет. Мы долго хохотали над «второй хромосомой», мы цитировали его умопомрачительно дурацкую диссертацию и вообще — видели в нем мальчика для битья интеллигенцией где-то на периферии политической жизни страны. Но Мединский гораздо страшнее, чем мы привыкли думать. Если полазать по русской литературе, можно найти несколько аналогий нашего героя с литературными персонажами, и эти аналогии скажут сами за себя.

Мединский — вылитый капитан Лебядкин. Особенно если вспомнить его увлечение сочинительством, которое он по чьему-то наущению называет литературой. Отличие от Лебядкина лишь в том, что тот писал стихи, к тому же вовсе не бесспорно плохие (например, Бродский, Блок и Ходасевич неплохо отзывались о его стихах, Блок даже подумывал написать статью о Лебядкине, но не успел), а наш министр — прозу. И в том, что у Лебядкина не было власти, а у Мединского есть.

Напрашиваются и аналогии с персонажами Салтыкова-Щедрина, в особенности Угрюм-Бурчеев и Органчик. Нелишними окажутся ассоциации с «Тенью» Шварца.

Но самая, думается, точная и пугающая ассоциация — Башмачкин. Вы можете представить себе Башмачкина, которому по иронии судьбы вдруг достались оружие и власть? Это человек, по какой-то причине поклявшийся мстить всему живому, яркому, интересному, низводить его до уровня порочного и порицаемого. Собственно, вся деятельность Мединского на это направлена, на какие бы сферы она ни была нацелена и под каким соусом ни была бы преподнесена. Он по своей природе — разрушитель, причем убежденный и беззаветный. В этом они схожи с Собяниным. Этот тоже ненавидит все живое, у него мечта — извести в Москве все живое, заменить его на пластик, выкорчевать деревья, взамен их водрузить искусственные розовые сакуры, как сейчас, газоны закатать в асфальт.

Самое опасное в Мединском — его страсть к сочинительству. Похоже, что в ней — корень зла. Беспомощные с творческой точки зрения опусы министра (позвольте не разбирать их тут подробно) — это как раз то, что подспудно заставляет Мединского вымещать на культуре свое недовольство собственными творческими возможностями. Будь он талантливым успешным писателем — разумеется, его деятельность на посту министра не принесла бы столько вреда. Но графоманы — народ обычно завистливый, им даже не чужие успехи поперек горла, а чужой талант. Не хочется ему льстить, сравнивая с Сальери, но проблема примерно та же.

Уверена, что в переназначении Мединского не было никаких скрытых сигналов. Просто до культуры никому нет дела — и это единственный сигнал. Я даже представляю себе, как назначали министра культуры. «Ну кто там еще остался? — Осталось еще министра культуры назначить. — Боже мой, еще и об этом я должен думать?! Кто у нас там сейчас? Мединский? Как он — справляется? Нареканий нет? — У меня нет, но либералы наезжают. — Тогда все в порядке, пусть остается, не нового же искать». Примерно так, наверное.

Ждать чего-то существенно худшего, думаю, не надо. То есть оно, конечно, будет — цензура будет усиливаться, экраны заполнятся еще бoльшим ширпотребом за государственные деньги, памятники культуры продолжат исчезать, зато памятники упырям будут расти с пугающей скоростью, остатки творческой интеллигенции окончательно отпадут от Минкульта за взаимной ненадобностью.

Культура окончательно развалится на две части — собственно культура и ее эрзац под присмотром Мединского. А соединять их обратно будут уже, по-видимому, наши внуки.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.