Перейти к основному контенту

Дневник Элен Берр: «Сочетание чистейшей истории любви и наползающего ужаса»

«Будет все то же: солнце, вода… Но любоваться светом и водой они позволят не всем». На русском языке в издательстве Albus Сorvus вышел «Дневник» Элен Берр, которую сегодня называют французской Анной Франк. Она погибла, когда ей было 23 — в лагере Берген-Бельзен в апреле 1945 года. Анна Строганова поговорила с переводчицей «Дневника» Натальей Мавлевич о трагической судьбе талантливой француженки Элен Берр в оккупированном Париже, о сочетании любви и ужаса и о том, что история повторяется.

Элен Берр
Элен Берр
Реклама

С чего для вас началась история дневника Элен Берр?

Наталья Мавлевич: Ко мне пришла одна моя знакомая, принесла книжку и сказала: «Вот эту книжку я прочитала, мне кажется, было бы неплохо, чтобы вы ее прочитали и перевели». Я положила книжку и забыла про нее. Вспомнила только через какое-то время, спохватилась, что обещала прочесть. Взяла книгу, читала три дня и три ночи и поняла, что должна ее перевести. Это было не просто желание, а чувство долга.

Что для вас главное в этой истории?

Можно выделить три вещи. Во-первых, это сам человеческий голос — это то, что заметил писатель Патрик Модиано, который написал предисловие (к этой книге). Этот голос невозможно не услышать. Мне сразу показалось, что если бы я была в то время там и была бы в том же возрасте, то, возможно, я бы не смогла сделать все то же, но думала бы и писала так же. Было бы то же дыхание.

Второе — это удивительная полифония книги, в которой точно, как в нашей сегодняшней жизни, развиваются страшные события, и на фоне этого протекает человеческая жизнь. Люди радуются, смеются, влюбляются. Это потрясающее сочетание чистейшей истории любви и наползающего ужаса.

А третье — это какая-то внутренняя созвучность тому, что происходит в страшное время, и тому огромному количеству равнодушных людей, которые были всегда и есть сейчас.

Меня поразило то, как новость об обязательном ношении желтых звезд (в июне 1942 года) проскальзывает в самом начале «Дневника» — как нечто обыденное среди других новостей. И только в глубине души Элен понимает, что начинается что-то страшное, но пишет она об этом буквально одной строкой. Это созвучно тому, что происходит сегодня?

Конечно. Элен не то чтобы не обращает внимание, она одновременно переживает пик двух линий (все время хочется приводить музыкальные аналогии) — это как полифония, как фуга Баха. Она влюбляется, переживает пик любви, приходит домой после свидания, и мама ей говорит, что надо носить желтые звезды. Она пишет: «я не хочу об этом думать сейчас», а на другой день попадает в центр этого кошмара.

«Евреям теперь запрещается ходить по Елисейским Полям. В театры и рестораны тоже нельзя. Об этом сообщается в таком притворно‐непринужденном тоне, как будто преследование евреев во Франции — нечто совершенно обыденное, само собой разумеющееся и узаконенное».

Элен Берр

Конечно, самое главное и есть то, что люди не рождаются героями, и они не должны быть героями. При этом Элен не отворачивается, она могла бы сказать «нет, я буду жить»… Могла бы, пока еще было возможно, уехать и спастись, но она сознательно остается.

Переводчица Наталья Мавлевич
Переводчица Наталья Мавлевич ©Oleg Dorman

Вы понимаете выбор Элен Берр не уезжать из Франции?

Мне кажется, здесь сплелись три причины. Первая и главная — она была француженкой. Для нее разделение на евреев — разделение чисто религиозное, и никогда она не собиралась уезжать из Франции. Это оскорбительно. Второе, и она тоже об этом пишет: она не хочет разлучаться с Жаном. А третье — когда с 1943-го года Элен начинает заниматься детьми, она не может их оставить.

«Во мне живут два очень близких, хотя и разнородных чувства: с одной стороны, я чувствую, что, уезжая, мы совершаем пусть вынужденную, но подлость — да, подлость по отношению к остающимся в лагерях и всем другим несчастным людям; а с другой — что мы жертвуем радостью борьбы, то есть жертвуем счастьем, ведь в борьбе находишь не только радость от самого действия, но и друзей, братьев по сопротивлению».

Элен Берр

Она пишет: «Прекрасное сопутствует трагедии, оно как бы сгущается посреди моря мерзости».

Она даже пишет: «Жизнь удивительно прекрасна и удивительно омерзительна».

Как бы вы охарактеризовали роль простых французов, о которых пишет Элен: есть люди, которые сочувствуют евреям, есть те, кто косится на нее в метро, а есть те, кто подходит и выражает сочувствие.

Мне кажется, это демонстрирует общее положение. Всегда есть люди с совестью-камертоном — люди не героические, а просто люди добра. Столько же людей абсолютного зла. Все остальное — это люди, которые следуют, куда ветер подует, которые просто не хотят вмешиваться. Что касается французов, то там, внутри книги, это очень сложно. Элен старательно замечает каждое участливое слово. Она живет среди французов, она сама француженка. В подпольном обществе, которое спасает детей, ровно поровну католиков, протестантов и евреев.

Даже о французских полицейских она замечает, что среди них были такие, которые, рискуя жизнью, предупреждали людей, а были и другие, которые приходили арестовывать двухлетнюю девочку и говорили «что вы хотите, мадам, я исполняю свой долг». Ну и, наконец, она не знала кое-чего — этого не было в книге — Элен была уверена, что ее арестовывали немцы, а ее арестовывала французская полиция. Это очень сложный и болезненный вопрос, и Элен прикладывает все силы для того, чтобы не сеять ненависть. Ненависть — это что-то совершенно ей чуждое.

«Народ у нас замечательный. Говорят, все простые парижские работницы, которые жили с евреями, а таких немало, просят разрешение вступить с ними в брак, чтобы спасти от депортации».

Элен Берр

Что стало с семьей Элен Берр?

У Элен была большая и богатая семья. Отец, Реймон Берр, был вице-президентом крупнейшего во Франции химического концерна и, кстати говоря, одним из десятка государственных евреев (когда пришли фашисты, был список из нескольких человек): еще и поэтому они поначалу были убеждены, что их не тронут. В этой семье было несколько детей: старшая — Ивонна, дальше Дениза, Элен и Жак. Ивонна и Жак на момент повествования находятся в свободной зоне, а Реймон, Антуанетта и две их дочери (Элен и Дениза) живут в Париже. Потом, в 1943 году Дениза выходит замуж за Франсуа Жоба. Кроме того, есть бабушка, множество двоюродных сестер и братьев.

Те, кто были в свободной зоне, выжили. Дениза выжила потому, что она вышла замуж и ждала ребенка. Ни один роддом ее не принимал, потому что она была еврейкой, и она поехала за город в дом акушерки-француженки, которая принимала всех детей семьи Берр, и вот там она жила. К ней приезжал ее муж, и они остались живы. Ну а Реймон, Антуанетта и Элен были арестованы. Антуанетту сразу отравили газом в Освенциме, Реймон тоже погиб чуть позже — ему ввели яд, когда он заболел, а Элен прожила еще год с лишним и погибла в Берген-Бельзене.

Как вы работали с документами и архивами?

Мне повезло, этим летом я очутилась во Франции и была в «Мемориале Шоа», где меня окружили любовью. Я попала в объятия Мариэтты Жоб (племянницы Элен Берр) и работницы мемориала Карен Тайеб, и я получила в руки огромные папки со всем, что касается семьи Элен, сам дневник. Теперь я знаю столько всего, что не входит в дневник, что мне хочется написать еще несколько томов обо всем, что окружало эту жизнь.

Это ни с чем не сравнимая работа. Одно дело, когда ты переводишь романы, обливаешься слезами над вымыслом и стараешься, чтобы читатель тоже облился слезами, а другое дело, когда ты понимаешь, что это все — живые люди. Появляется двойная оптика: ты знаешь то, чего не знала Элен, ты знаешь, сколько ей еще отпущено этих дней.

Перечитывали ли вы, когда работали над этим переводом, дневник Анны Франк? Насколько уместным вам кажется определение «французская Анна Франк»?

Дневник Анны Франк был первым из такого рода дневников. Их к сегодняшнему дню вышло не так мало. Они чем-то, конечно, похожи друг на друга, но за каждым из них совсем другой человек. Поэтому это звучит немного рекламно — «дневник французской Анны Франк» — для того, чтобы все поняли, что это. Но на самом деле это разные люди, разные условия и разный возраст. В эти несколько лет Анна Франк еще девочка, а Элен Берр — зрелая молодая женщина.

Изменила ли эта книга ваш взгляд на Францию?

Я просто больше узнала. Я бы сказала, что изменила в лучшую сторону, особенно после того, как я прочитала архивы этой подпольной организации и поняла, что было спасено 500 детей. Они жили где-то в деревнях, и кто они такие, знали, может быть, кюре и учитель, но никто в деревне их не выдал. Это 500 детей, в спасении которых участвовали огромное количество людей, а еще больше — их не выдали. Это очень о многом говорит. Хотя французы каждый раз мне говорят, что для них это очень болезненно — они узнают, что сотрудничества (с немцами) было больше, чем они думали.

А в каком-то более абстрактном смысле? Как история, которая может повториться?

История всегда может повториться и, к сожалению, она повторяется. Чувство приближающейся катастрофы есть и сейчас, как и чувство, что многие люди в разных странах потрясающе слепы и не видят этого. Конечно, хочется думать, что вот они прочтут, и услышат, и изменятся. Ну дай бог.

Интервью с племянницей Элен Берр Мариэттой Жоб читайте здесь.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.