Перейти к основному контенту
Культура

Красота без прикрас: «Дега и обнаженная натура» в музее Орсе

Скорее двоюродный, чем родной брат импрессионистов, Эдгар Дега предпочитал изображать не окружающую среду, а человеческое тело, причем – бесцеремонно. Однако если его знаменитые танцовщицы, балетные представления или сцены скачек получили широкий музейный отклик, то полноценная выставка его обнаженных открылась впервые. Более того, это первая за четверть века монографическая экспозиция Дега в Париже.

Красота без прикрас: «Дега и обнаженная натура» в музее «Орсе»
Красота без прикрас: «Дега и обнаженная натура» в музее «Орсе» RFI / Maria Goulia
Реклама

11:14

Выставка "Дега и обнаженная натура" в музее Орсе

Строгость жанра

Как-то раз Эдгар Дега бродил по галерее Лувра со своим другом, писателем Полем Валери. Они остановились у внушительного пейзажа Теодора Руссо. Внимание друзей привлекла великолепно и скрупулезно написанная дубовая аллея. «Изумительно, - вздохнул Поль Валери, - но какая тоска - выписывать все эти листики... Это, должно быть, чудовищно надоедает». Однако Дега, знаменитый своим остроумием, парировал: «Молчи, если бы это не надоедало, это не было бы увлекательно».

В этой терпеливости и строгости, возможно, тайна Дега. Поэтому-то он, даже спустя десятилетия, подправлял и переписывал свои работы, никогда не считая их завершенными. Некоторые друзья даже прятали подаренные им картины, чтобы тот не утащил их к себе в мастерскую, откуда они редко возвращались. Поэтому же он использовал не только карандаш и масло, но упорно экспериментировал с различными техниками – монотипами, литографиями, темперой, пастелью. Есть примеры его работ, начатые акварелью, продолженные гуашью и законченные маслом. И поэтому же он не просто вылепил блестящую фигуру танцовщицы, но и заказал для нее у портного короткую муслиновую юбку.

Всегда недовольный достигнутым, аскетичный и насмешливый, Дега не допускал случайностей. Когда расхваливали его творчество, он отвечал: «Нет искусства менее спонтанного, чем у меня. Что я делаю, это результат размышлений и изучения великих мастеров. О вдохновении, непосредственности, темпераменте (...) я не имею понятия».

Обнаженная натура, которая в западной культуре успела побывать и символом красоты, и символом непристойности, у Дега впервые стала натурой раздетой. Совершив почти невозможное, Дега сказал о красоте новое слово - циничное.
Как объяснил куратор выставки Ксавье Рэй, цинизм Дега адекватен его эпохе:

Я не думаю, что он был более циничен, чем другие. Он не любил женщин и, без сомнений, был отчасти женоненавистником, поскольку вся его эпоха была “женоненавистнической”. Когда он дистанцируется от женского тела – это дистанция от предмета искусства. Дистанция между художником и женщиной, такая же, как межу художником и животным.

Академические художники, не желая жертвовать знаниями, почерпнутыми на занятиях в морге, тщательно копировали натуру, создавая грациозные, но безжизненные каркасы, облепленные мускулами и обтянутые кожей. Дега же, изображая женщин неуклюже выходящими из ванной или вытирающими ступни, не инсценирует, а портретизирует действительность с присущей ему прямотой. Но хуже всего, что Дега рисовал с натуры, а натура – это мы. Этого-то современники ему и не простили, окрестив женоненавистником.

Эдгар Дега, "Спартанские девушки, вызывающие на состязание юношей" (1860-1862 гг.)
Эдгар Дега, "Спартанские девушки, вызывающие на состязание юношей" (1860-1862 гг.) RFI / Maria Goulia

Дега до конца жизни ценил советы своего наставника Энгра, для которого рисунок и четкие контуры были основным компонентом живописи. Однако у Энгра он перенял только метод, но не тему. Если от ранней работы Дега, «Спартанские девушки, вызывающие на состязание юношей» (1860-1862 гг.), еще веет классической эстетикой, то вскоре он окончательно покидает холмы Эллады ради театральных подмостков, борделей и ванных комнат Парижа, и создает искусство суровое, познавательное, а главное – собственное.

За гранью реализма

Хоть Дега и значится в учебниках по истории изобразительного искусства как импрессионист, сам он относил себя к реалистам. Объясняет Ксавье Рэй:

Дега – среди художников, которых считают импрессионистами, потому что он чаще всех участвовал в выставках импрессионистов. Однако он склонялся к тому, что называли независимым искусством или “новой живописью”. С одной стороны, Дега считают импрессионистом, потому что он ввел особую композицию, отличался вниманием к современной жизни. Его способ накладывать пастельные штрихи также напоминает импрессионистов. Но с другой стороны он всегда “сверялся” со старыми мастерами, с принципами старой живописи. Кроме того, он интересовался интерьером, что не очень-то характерно для импрессионистов.

Впрочем, переходя от «классической» юности к «новаторской» зрелости, Дега переступил и грань реализма: подчеркнутый, чуть ли не социальный реализм борделей в духе Золя перетекает в натурализм, объективность репортера – в безжалостность аналитика.

Самые безжалостные и «непристойные» - это, конечно, небольшие по формату монотипии 1870-х со сценками из парижских борделей. Порвав на этой стадии с классическими, академическими формами, Дега, тем не менее, не порвал со стереотипами. В общественном бессознательном его эпохи существовал обобщенный образ проститутки – рыхлая, бесформенная в своей праздности, «безвозрастная» женщина. Дега словно его проиллюстрировал.

Содержание затмевает форму, навязывая невиданные по неприличности сюжеты. Не зря мастер показывал эти зарисовки только узкому кругу друзей и хранил их в ящиках. На одной из монотипий проститутки в одних чулках и нашейных лентах равнодушно ожидают клиента на мягких диванах, на другой – толпа голых женщин чествует хозяйку публичного дома. А сценка «Обнаженные женщины», которая может читаться и как лесбийский половой акт, и как медицинская аускультация - совсем из ряда вон. Причем равнодушие обитательниц домов терпимости, поражает не настолько, как равнодушие и «арктическая» холодность автора. Дега не сочувствует, даже не высмеивает, а отстраняется. Это двустороннее безразличие создает невероятно сильный, «удушливый» эффект.

Мне кажется, что на эту бесстрастность можно посмотреть и с другой стороны. Анри Бергсон, один из немногих философов, сказавших нечто стоящее о юморе, подчеркивал, что именно равнодушие – естественная среда комического. Там, где появляется переживание, нет места смеху. Если уйти от сочувствия или даже просто в сторону, взглянуть на жизнь как безучастный зритель, «многие драмы превратятся в комедию». Схематичные бордельные дамы в голубых чулках с широкими бедрами и обвисшей грудью граничат с карикатурой, а бордельные «драмы» – с комедией положений. Сценку, например, где серьезный и слегка обескураженный посетитель с зонтиком окружен проститутками, вполне можно было бы представить в классической комедии-моралите.

«Через замочную скважину»

Чем старательнее Дега углублялся в жизнь в своих «бордельных» изысканиях, тем дальше от нее уходил. В поздних работах 1880-х он все же делает этот решающий шаг назад, останавливается перед рубежом, отделяющим жест от пантомимы, реализм – от карикатуры.

На выставке импрессионистов в 1886-м году он представил новые, поворотные работы, обозначив их как «обнаженные женщины, купающиеся, моющиеся, обсыхающие, вытирающиеся, причесывающиеся». В «Орсе» светлый зал с этими пастелями, в которых в полной мере развернулся реализм Дега, – сразу после темного «бордельного».

Дега однажды заметил: «Обнаженные фигуры обычно изображают в позах, заранее рассчитанных на зрителя. Однако я пишу скромных, простых женщин из народа, которые заняты обычным уходом за своим телом... Это все равно, что подсматривать за ними через замочную скважину».

Героини – анонимны. На многих картинах не видно их лиц, только спины, ноги, плечи, затылки. Впрочем, и сам Дега в преклонном возрасте покаялся, что «слишком видел в женщине ее животную сторону».

Эдгар Дега, "Лохань" (1886 г.)
Эдгар Дега, "Лохань" (1886 г.) RFI / Maria Goulia

Несмотря на прозаичность сюжетов и неуклюжесть самих «купальщиц», Дега находит в их движениях жизненность и суровую, «животную» красоту. Художник делает их видимыми для всех, когда они невидимы для самих себя. Очищенные от всякого позирования, обнаженные Дега не столько изображены, сколько подсмотрены, ухвачены, причем – в движении. Неловкий поворот плеча, мальчишеский изгиб спины или локтя позволили художественному критику Феликсу Фенеону назвать Дега «проницательным и жестоким наблюдателем».

Рассказывает Ксавье Рэй:

Радикальное новшество Дега в том, что он интересуется современной средой, отбросив классический канон Древней Греции или античности. И особенно в том, что он вводит новые позы, новый взгляд. Он представляет женщин в ванной или погружает их в лохань, показывает их снизу или сбоку. В конце творческого пути Дега “изгибает” тело, чтобы схематизировать его формы и запечатлеть движение.

К старости, предательски изменившее ему зрение, не изменило его точку зрения. Проницательный и «строгий», Дега и теперь не допускает случайностей. Он продолжает писать этюды к картинам, варьировать сходные темы, меняя угол зрения или оттенки. На многих картинах позы и жесты периодически повторяются: опрокинутая вперед голова и рука, схватившая хвост длинных рыжих волос – это и «Купальщица у воды», и «Девушка, расчесывающая волосы», и «Женщина, расчесывающая волосы», и «После ванны: женщина, расчесывающая волосы».

Сложно остановиться на какой-либо из ряда его работ. Однако есть картина, которая особенно запоминается, возможно, одна из лучших. Это «Лохань» (1886 г.), которая дает настоящий урок композиции. Дега жестко делит пространство на две части: моющаяся женщина, присевшая на корточки в лохани – слева, справа – часть стола с предметами туалета. Композиция настолько же искусственна, насколько искусна. Вроде бы она «неуравновешенна», не видно самой женщины, а стол и вовсе обрезан. Однако линии предметов и движения женщины выстроены так, что в центре внимания оказывается гладкая и светлая спина девушки.

Или две почти одинаковых «Лежащих женщины», написанные с почти десятилетней разницей. Организаторы выставки расположили их рядом, что, на мой взгляд, создает комический эффект. Это неминуемо наводит на мысль о фабричном производстве, матрицах, клише, оттисках, не свойственных изменчивой жизни. Тот же Анри Бергсон обозначил формулу смешного – «механическое, наложенное на живое».

В этом отчасти согласен со мной куратор выставки Ксавье Рэй, которому это замечание, впрочем, показалось необычным.

Комично то, что он переносит одинаковые позы из одного контекста в другой. Забавно, что лежащую женщину в исторической сцене он изображает через 20 лет в той же самой позе в ванной комнате. Или женщину, сидящую на краю ванной, он затем переносит в том же положении в пейзаж.

Выставка в «Орсе», кроме того, это еще одна возможность выстроить свое отношение к импрессионизму после векового опыта модернизма, удивляясь не тому, насколько импрессионисты ушли от натуры, но тому, насколько к ней приблизились. В конце концов, с импрессионистами Дега связывает больше, чем от них отделяет – интерес к мимолетному, а не к вечному. И это главное. Не бросающий слов на ветер, Дега однажды сказал, что персонажи его картин - не более чем на «предлог», чтобы показать движение и вечную изменчивость жизни.

 

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.