Лукас Кранах Старший в парижском Люксембургском музее
Опубликовано:
Слушать - 20:12
В парижском Люксембургском музее проходит выставка Лукаса Кранаха Старшего, немецкого живописца начала XVI века.На левом берегу Сены, если подняться по бульвару Сен-Мишель или по улочкам, бегущим от реки вверх по довольно пологому склону, то там, где земля становится плоской, в окружении богатых доходных домов (гораздо более позднего происхождения) раскинулся Люксембургский сад.
(Это так говорят про сады и парки: они «раскидываются», хотя почему не сказать «выстраиваются», или «стоят», или «лежат»?..)
Люксембургский сад – чудо гармонии и равновесия.
Там концентрические круги, расходящиеся от центрального фонтана, мягко растворяются в привольно расплывающихся пятнах газонов и в высоких вечно линяющих (как это им свойственно) платанах, которые если и выстраиваются иногда в два стройных ряда, образуя аллею, то, кажется, лишь по своему собственному хотению - из бескорыстного желания поиграть тигриными полосами теней в своеобразные солнечные часы, по которым при необходимой въедливости можно было бы определять время суток.
И крест осей координат, которые встречаются в центре круга-фонтана и идут от Сената к Обсерватории и от Пантеона к тупичку, упирающемуся в дома на улице Гинмер, – этот строгий геометрический знак отнюдь не заставляет окружающее пространство повторять себя до бесконечности, деля мир на квадраты. Напротив: лишь только вы отошли чуть в сторону, и сад уже творит, что хочет, разбегаясь дорожками, куда и как он хочет. И может быть, узор дорожек когда-то протоптали по саду французские колобки, прокатившись в танце, понятном только им, колобкам.
И вот что удивительно: и строгая геометрия, и привольный хаос дышат как одно нераздельное целое, являя то золотое чувство меры, которое в новейшей истории Европы возродилось в Италии и окончательно оформилось во Франции.
А в одном из уголков сада, выглядывая фасадом наружу, на улицу Вожирар, расположился (так говорят про музеи – они «располагаются») Люксембургский музей, один из не таких уж редких в Париже маленьких музеев. Там проходит выставка немецкого живописца XVI века Лукаса Кранаха Старшего. Музей мал, и выставка невелика. Невелика, но выразительна, я бы даже сказал, поразительна. Даже любитель живописи, знающий этого немецкого художника, открывает его для себя вновь.
Вот что говорит об этой вставке Франсуа-Рене Мартен, преподователь истории искусства в парижской Школе изящных искусств, искусствовед, специалист по немецкой живописи того периода:
Франсуа-Рене Мартен: Изначально организация этой выставки казалось несколько рискованной. Она открылась вслед за целым рядом выставок Кранаха. Во-первых, наша выставка прибыла из Брюсселя, где она была впервые показана, и которой Объединение французских национальных музеев отмечает свое возвращение в здание Люксембургского музея. Одновременно в Риме, на вилле Боргезе проходила выставка, на которую было собрано гораздо больше произведений Кранаха. Эта, на первый взгляд, более значительная выставка, меня разочаровала. Парижская выставка представляется мне интересной тем, что она являет неполную, но очень яркую картину творчества художника, раскрывая каждый раз небольшими группами произведений самые важные его стороны. И эти немногочисленные произведения отлично отобраны. Они исключительно адекватно представляют творчество Кранаха. И интересно это как для специалистов, людей, интересующихся непосредственно немецкой живописью начала XVI века, так и для широкой публики, которая может познакомиться с довольно цельной (хотя и неполной) картиной творчества Лукаса Кранаха старшего.
Сила Лукаса Кранаха старшего
Лукас Кранах – мастер на все руки. И если он пишет Мадонну с Младенцем, то на картине и у Мадонны, и у Младенца, кажется, дышит кожа. Грубыми художественными средствами – кистью и красками по деревянной доске – художник воспроизводит и мягкость, и гладкость, и нежность того, что и кожей, кажется, будет грубо назвать: округлость щеки молодой, совсем молодой матери, пухлость сочленений детских плеча, предплечья, руки, кисти, пальчиков, которые и в жизни поражают удивительной «сделанностью», так в них всё совершенно вплоть до миниатюрных ноготков, до мельчайших складок и морщин, которым еще предстоит разглаживаться, наливаться силой, суроветь со временем.
Ну а пока что это юное дыхание жизни, о котором ни в сказке сказать, ни пером описать, - вот оно! на картине Лукаса Кранаха, и свет играет на Младенце и Мадонне, а может, тихо светятся сами лица, руки, плечи, убранные в ткани удивительных цветов. Если красный, то до того насыщенный, что будто требует к себе (красному) всё внимание зрителя: это не просто пятно, не просто цветовая плоскость, это, знаете ли, какая-то чуть ли не платоновская идея красного, его абсолютное выражение. Но! желтый не менее ярок и важен, и синий тоже и чист, и прозрачен на удивление, а черный! черный... Это ни в коем случае не отсутствие цвета, это самый глубокий из цветов, погружение в какую-то неведомую глубину, открывающуюся в картине.
И пение цветов, их чистый хор,
Поющий гимн Создателю сетчатки глаза,
Которой цель – смотреть и видеть их,
Нисколько не мешает
Тому, что каждый цвет, ложась на доску,
Чудесно превращается то в шелк, то в небо,
То в тонкое живое золото волос,
То в лес далёкий
(В Германии в лесу растут по большей части ёлки...)
Вся эта чудесная красота открывается перед посетителем выставки в парижском Люксембургском музее.
Лукас Кранах старший - художник старинный. Такими занимаются особые люди - историки искусства.
Вы – историк искусства. Что для вас важнее в этом словосочетании: история или искусство? - спросили мы Франсуа-Рене Мартена.
Франсуа-Рене Мартен: Я отвечу на ваш вопрос, хотя вам, может быть, и покажется, что я не отвечаю на него. Изначально самым важным было искусство. Но тот факт, что взгляд на него укладывается в историю, добавляет нечто к красоте произведений искусства. Для меня творения Кранаха еще замечательнее, когда мне удается включить их в прошлое, полностью от нас отрезанное, в совершенно особую и совершенно «не нашу» эпоху. Его произведения для меня – объекты, эстетика которых блистательно сохраняется, убедительна, даже если мы ничего не знаем про контекст, в котором они создавались. Но одновременно они влекут меня еще больше, когда я узнаю хоть немного о той эпохе, о жизни художника в том далеком, давно ушедшем прошлом.
Архаизм Лукаса Кранаха старшего
Искусство и история неразделимы, они – лишь часть того сложного переплетения, которое образует живую ткань человеческого бытия в её хронологическом развитии. И Лукас Кранах Старший, живописец XVI века, интересен, между прочим, и тем, что ломает наши представления об этом хронологическом развитии.
Яркость, чистота, звучание цветов в его картинах превращают каждую цветовую плоскость в нечто самодосточточное - в эдакую вещь в себе, которой можно любоваться вне зависимости от того, что картина показывает и рассказывает. При этом то, что картина показывает и рассказывает: от выражения лиц и поз персонажей до елок, зеленеющих где-то вдали, от мизансцены, в которой все движения связаны, до мельчайших деталей быта - всё нарисовано, разработано четко, даже с некоторой дотошностью...
В живописи XVI века, на первую половину которого пришлось творчество Кранаха, разные элементы начинают тонуть в эдакой воздушной дымке, и уже становится трудно четко различить, где мазок, а где ноготок, где живописная кухня, а где её сюжет. Ощущение (как у Кранаха), что и абстрактные, и изобразительные элементы живописи живут каждый своей отдельной жизнью, - свойство скорее живописи XV века, когда Европа (прежде всего, бургундские Нидерланды и Италия) открывала для себя живопись, изображающую окружающий мир. Это утро западноевропейской живописи и потому каждая вещь в ней важна до самодостаточности - ведь именно тогда в искусстве происходило нечто сопоставимое с тем моментом, когда на заре мироздания человек давал имена всему рождающемуся в мире - животным, растениям, камням, рекам и так далее...
«Modernité» Лукаса Кранаха старшего
Во французском языке существует слово «modernité». В зависимости от контекста оно может обозначать «современность», «модернизм», «авангардность», «актуальность»... В применении к искусству за последние лет 50 лет (жизнь языка долга и полстолетия – не срок) это слово приобрело оттенок исключительной положительности. Сказать, что творчеству художника свойственна эта самая «modernité», - это (mutatis mutandis) всё равно, что наградить его звездой героя Советского союза или причислить его к лику блаженных.
Такой положительный статус «современности», «модернизма», «авангардности» теперь уже превратился в одну из аксиом искусствоведческой политкорректности. Его никто не думает оспаривать, но никто уже и не помнит, в чем там дело. А дело-то было...
И если эта «авангардность», эта «modernité» обозначают дерзость концепции и неординарность её реализации, то Лукас Кранах – авангардист.
На выставке в парижском Люксембургском музее есть одна картина, которая по сей день поражает своей резкой неожиданностью, - это «Мученичество святой Екатерины» из будапештского собрания Радаи, собрания Венгерской протестантской Церкви. Она редко репродуцировалась и еще реже, видимо, выезжала из Будапешта. И никакая репродукция не даст вам ощутить царящий в картине накал страстей – человеческих и божественных: люди собираются колесовать святую, а с небес изливается огненный дождь, сжигающий колесо – орудие пытки.
Только стоя перед оригиналом, вы попадаете в магнитное поле, которое сначала выплескивает на вас яркость, даже ярость цветов, можно сказать, с рекламным напором, и эти яркие и чистые цвета промывают ваш глаз своей яростной чистотой, а потом накрывающее вас цунами красок откатывается назад, и события, с невероятной четкостью разворачивающиеся в картине, затягивают вас внутрь.
И надо стоять перед картиной, надо ощущать её подлинные размеры, чтобы осознать соотношения между персонажами этого действа, будь то огненный дождь или рыцарь с мечом, явно изготовившийся рубить святой голову (коли уж колесо пошло прахом). И уже втягиваясь в картину, вы оцените всю выразительность фигуры св. Екатерины, тонкость её черт, удивительные линии её позы: всё это передается средствами столь неощутимыми, столь неуловимыми, что в репродукциях пропадает, стирается.
Это, наверное самое удивительное в картинах Лукаса Кранаха старшего. Сочетание самых ярких цветовых и тональных контрастов с самыми тонким изгибами, с самым нежным моделированием лиц, с бесконечно долгой линией, которая завлекает взор в бесконечное скольжение вдоль удивительных форм, поражающих своей неординарностью. Мы их никак не ожидаем, наш глаз непривычен к их поворотам.
Да, если «modernité» - это неожиданность, то Кранах - модернист!
Вот что думает об этом Франсуа-Рене Мартен: Собственно говоря, этот вопрос можно рассматривать с самых разных стороны, восстанавливая его составные элементы. То, что он может показаться нам "современным" - это очевидно. Очевидно это было, к примеру, для Пикассо, который увлекался Кранахом, много на него смотрел, который разрабатывал вариации на мотивы его картин (как он это делал с Мане, с Веласкесом). Поздний Пикассо - это Пикассо, который всматривался в картины Кранаха, увлекался его портретами саксонских принцесс в роскошных одеждах с драгоценностями и украшениями - портретами со сложной, извилистой, утонченной линией... Кранах увлекал Пикассо, вероятно, именно своей современностью. Это первое.
Второе: я хотел бы отметить, что произведение, о котором вы говорите, "Мученичество святой Екатерины" относится к совершенно особому периоду творчества Кранаха. Это самое начала его художественной работы, насколько нам известно. Это период где-то с 1501 года по 1504, когда он поселился в Вене, период, который очень быстро закончился. Его работы этого времени относятся к так называемой "дунайской школе", "дунайскому стилю". Это невероятно выразительные картины с совершенно немыслимой, прекрасной игрой света, в которых работа над пейзажем и светом в пейзаже достигает удивительной глубины. Это - великие шедевры "дунайского направления".
Потом, когда он вернулся в Виттенберг, на службу к Фридриху Мудрому, работы Кранаха надолго стали заметно иными. Настолько иными, что могли совершенно разочаровать такого крупного искусствоведа, как Фридлендер, специалист по Кранаху начала XX века, который предпочитал венский период. Предпочитал потому как раз, что он казался ему более современными.
В то же время, этот термин "современности" стоит связывать с совершенно определенным историческим контекстом. Кранах принадлежит (вместе с Дюрером) к поколению художников, которые порвали со старой системой, системой, в которой художники были ремесленниками и работали, прежде всего, по заказам Церкви. Кранах и Дюрер принадлежат к поколению художников, прежде всего, придворных, которые работают в совершенно иной производственной системе. И в этой системе художественное новаторство и художественная конкуренция стали само собой разумеющимся правилом. И в этом ключе - да, Кранах во всех смыслах этого слова - художник очень современный.
«Неметчина» Лукаса Кранаха старшего
Лукас Кранах и Альбрехт Дюрер, Матиас Грюневальд и Альбрехт Альтдорфер, Отто Дикс и Макс Бекман - эта череда германских имен объединяет художников двух великих эпох немецкой живописи - первой половины XVI и первой половины XX вв. И вот что интересно: что-то перекликается в их живописи через эти долгие разделяющие их века. Это - цвета, слишком яркие, не подчиненные спокойному гармоническому ладу. Это - слишком реалистический, до физиологичности рисунок. Это - совершенно никем не останавливаемые линии, которые безмерно долго изгибаются и тянутся вдоль контуров. Наконец, это - слишком громкие, слишком жестокие эмоции, заходящие за грань хорошего тона.
В маленьком "Распятии" из венского музея, которым открывается выставка в парижском Люксембургском музее, все тело Христа, распятого на кресте, истекает кровью. И это не художественная условность. Это физиологическая данность, и зритель, который остановится перед картиной больше, чем на 15 секунд, и присмотрится повнимательнее, ужаснется происходящему.
Германская живопись нарушает меру. И в Люксембургском саду, разбитом по лучшим итальянским и французским меркам, в этом саду, примиряющем нас с окружающим миром, превращая его в стройную и нетягостную картину, в Люксембургском музее выставлены картины художника Кранаха, прорывающие белый и пушистый кокон золотой меры европейского искусства, свидетельствуя: живопись может быть ярче, живопись может быть горше, она способна ранить нас в сердце (достаточно лишь открыть его навстречу живописи).
Выставка Лукаса Кранаха старшего, немецкого живописца начала XVI века, проходит в парижском Люксембургском музее до 23 мая 2011 года
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться