Открывшийся в Париже выставочный сезон проходит под знаком Клода Моне. Открыта выставка в музее Мармоттан "Клод Моне и его музей", в парижском Большом дворце, Гран пале, проходит большая ретроспектива французского импрессиониста. В экспозиции - картины всех периодов его творчества, начиная с первых пейзажей в лесу Фонтенбло и заканчивая, если можно так сказать, многосерийными картинами: стогами сена, соборами в Руане, Вестминстерским аббатством или кувшинками, которые художник под конец жизни писал, не меняя от картины к картине композиции, а лишь (лишь?) запечатлевая эффекты меняющегося света. Утро, полдень, вечер, смена часов дня и смена времен года...
Клод Моне в парижском Гран пале. Часть I
Клод Моне в парижском Гран пале. Часть II
"Так и все дела людские - весной им мешает мороз, летом - засуха, и обещанное никогда не сбывается, - сказал гном. Зато вызревает нежданный посев, - возразил эльф, - из праха и тлена внезапно вздымается свежая поросль - там, где ее и не чаяли..."
(Дж. Р. Р. Толкиен, "Властелин колец")
"Самое тщательное подобие жизни, остающееся в пределах искусства, всегда - превращение различного в подобное". Так в статье "Между искусством и реальностью" писал Юрий Михайлович Лотман, и эта простая мысль - о том, что слова, описывающие, скажем, мороз и солнце, не есть мороз и солнце, и что музыкальные ноты, выражающие чувства, этими чувствами не являются, эта простая мысль никого не удивит. И, конечно же (кто будет сомневаться?), краски, линии, пятна, цвета, которыми на картине изображается окружающий мир, этим миром не являются. И, однако же, они стремятся стереть эту границу между изображаемым и изображением, то есть, как писал Лотман, превратить различное в подобное.
И таково свойство изобразительного искусства, что лучшие его образцы преуспевают в этой... то ли подмене, то ли раскрытии чего-то живого и трепещущего самыми примитивными средствами: от обуглившейся головешки и глины-охры в первобытной пещере до кисточек и красок по холсту или картону в более цивилизованные времена.
У этого механизма воссоздания жизни в образе есть некая обратная сила. Когда зритель привыкает видеть в картинах жизнь, он по инерции начинает считать, что в любой картине отражается жизнь, и верить, что всё, что глядит на него с картины - это жизнь и есть. И вот наш зритель просто перестает замечать в окружающем его мире то, чего он не видел в картине.
В эпоху, когда Клод Моне начинал свои занятия живописью, в 60-е годы XIX века законодательным органом искусства был Салон. С живописных полотен Салона на зрителя глядела удручающая картина. Будь то картина, изображающая бегство Каина в виде первобытного племени, идущего вправо, картина, изображающая оргию в древнем Риме или сцену из пьесы Шекспира "Гамлет", повсюду вместо света - пыльное освещение мастерской художника, болезненно-бледные телеса позирующих натурщиков или наоборот - весело-розовые как у куклы Барби, если художник изображает богиню, музу или царицу. Короче говоря, "жалкое зрелище, душераздирающее зрелище, кошмар", - как говорил ослик Иа.
Но людям, кажется, свойственна обреченность, так трагически проявляющаяся у детей, с которыми плохо обращаются. "Значит, я этого заслужил", - думает такой ребенок, вернее, не думает, а чувствует, ощущает. Так и люди, глядя на то, что объявлено искусством, хлопают глазами и, несмотря на некоторое внутреннее неудобство, принимают его на веру...
Французский Салон второй половины XIX века настолько засорил глаза скромному обывателю, что, когда появились художники-импрессионисты, обыватель их не принял. Импрессионисты-пейзажисты: Клод Моне, Камиль Писсаро, Альфред Сислей и примкнувший к ним Пьер-Огюст Ренуар, может быть, не всегда ловко, но всегда честно стремились передать подлинный свет, проливающийся на мир. Они восстанавливали утерянную связь между миром и изобразительным искусством. Мир вторгался в их картины, он в них был главным героем до такой степени, что в одно время, где-то в 70-е годы XIX века, Моне, Писсаро и Сислей писали пейзажи, которые издали не всегда отличишь друг от друга. Не сразу видно, какой художник их написал, зато сразу видно: мягкий, прозрачный свет Иль-де-Франс (парижского региона), время года - весна, погода - солнечная, но прохладная...
Это видно современному зрителю. Который уже привык к тому, что Клод Моне - гений. А вышеупомянутый скромный обыватель-современник Клода Моне об этом еще не знал. И его глаза, привыкшие лишь к пыльному освещению или гламурному блеску салонной живописи, просто не узнавали лучей божественного света, пробивающихся к его душе через картины этих... ну... непризнанных и не следующих правилам хорошего тона...
Да-да. Импрессионистов. Названных так по картине Клода Моне "Impression. Soleil levant", "Впечатление. Восход солнца". Импрессионистов, которые пришли как те неожиданные всходы, о которых говорили герои Толкиена: "Так и все дела людские - весной им мешает мороз, летом - засуха, и обещанное никогда не сбывается, - сказал гном. Зато вызревает нежданный посев, - возразил эльф, - из праха и тлена внезапно вздымается свежая поросль - там, где ее и не чаяли..."
Сначала импрессионистов признавали только редкие любители со странными для своего времени вкусами, да молодые художники, которым непосредственная правда жизни была куда милее, чем долгое и нудное академическое штудирование. Потом явились молодые поэты-писатели-мыслители, которые стали пропагандировать новое искусство, за ними последовали падкие на новизну (и на поэтов) дамы, наконец, и серьезные господа были вынуждены хотя бы на словах признать импрессионистов.
За это время молодыми (не годами, но живописью) художниками заинтересовались иностранцы из дальних, диких краев - русские, американцы, датчане... и живопись импрессионистов (а также многочисленных последователей, регулярно обновлявших их наследие) оказалась господствующей. XX век художественно начинался уже с них, с импрессионистов. Их полюбили, приняли, и они стали новым образцом, по которому обыватель определяет, что из себя представляет мир.
Художник Клод Моне попал в хрестоматии. И тут ему стала угрожать другая опасность: "Когда память о предшествующих впечатлениях решительно одерживает верх над непосредственным чувством, произведение искусства превращается в музейный экспонат" (Ю. М. Лотман. "Структура единства"). Картины Клода Моне превратились в музейный экспонат... Не мешает ли это видеть его картины? Мы спросили об этом Сильви Патен, главного хранителя в парижском музее Орсе, одного из кураторов выставки Клода Моне в Гран пале:
Я совсем молодой, еще ребенком полюбила Моне больше всех других художников. И я сохранила любовь к импрессионизму, и когда стала студенткой искусствоведения. Я начинала работать в музее Мармоттан, потом в Музее импрессионизма в галерее Же де Пом, наконец, в Музее Орсе. Так что я всю жизнь посвятила тому, что смотрю на картины импрессионистов, на картины Моне. И мне это ни разу не надоедало, я никогда не теряла ощущения того, что картины завлекают мой взгляд. Когда вы смотрите на воду канала у венецианских фасадов, когда перед вами раскрывается фонтан цвета в картинах, написанных в Антибе, эта палитра из драгоценных камней и бриллиантов, когда вы смотрите на сочетание зеленого и красного в "Маках" или на великолепное зрелище, которое являет картина "Терраса в Сент-Адресс", в которой празднично сочетаются все жанры, трактовавшиеся Моне, - морской пейзаж, сад, люди... это всегда изумляет. Всё это - в распоряжении посетителя выставки в Гран пале. На выставке собрано всё. Моне с начала до конца. Каждый знает немножко: "я видел кувшинки", или "я побывал в Живерни", или я видел пейзажи Моне, или я видел серии картин, или "Впечатление. Восход солнца"... Это всё - фрагменты, а тут - абсолютное собрание, которое дополняет замечательная выставка в музее Мармотан, "Моне и его музей" - это, собственно, коллекция музея Мармоттан... Это настоящий праздник Моне, в завершение которого стоит посмотреть "Кувшинки" в музее Оранжери. Можно сказать, что вы видели всё. И тогда вам останется только склониться перед художником, как это сделал другой французский художник Поль Синьяк в замечательном письме, в котором он выражал восхищение своим собратом по кисти: "Моне меня трогает всегда, я всегда учусь у него, всегда ему следую". Такая вот признательность... Посетитель выставки может испытать все это, пережить и, выходя из Гран пале, он сознает, что видел произведения великого мастера. Кстати, можно вспомнить и Сезанна. Сезанн сказал о Моне: "Это только глаз, но какой глаз!" Это нисколько не принижает Моне, напротив. Он восхищался глазом Моне, тем, что и как он мог видеть, тем, что его рука воспроизводила.
Ретроспективная выставка хороша тем, что на ней показывают всё творчество художника - раннее, позднее, среднее; главные жанры, которым он посвятил свое творчество, и маргинальные сюжеты - можно сказать, "мейнстрим" его живописи и бесперспективные тупички, куда художник попадает в естественном стремлении испробовать что-нибудь новенькое, а при этом выясняется, что художнику это отнюдь не с руки, не его это сюжет... Такой тупичок обогащает художника знанием о себе. А знать, на что ты способен, для художника исключительно важно. И сюда, естественно, входит знание о том, на что он неспособен.
(Чудо живописи зависит от того, насколько адекватно в душе художника открыта прозрачная лазейка для божественного света, от того, как полно и незасоренно этот свет проходит через призму его души)
Призма души Клода Моне, несомненно, всегда была открыта свету. Собственно, свет - главный персонаж его картин. По крайней мере, в пейзажах. Моне писал их на "пленэре". То есть, он выходил на сюжет, вооруженный походным мольбертом, холстом, красками и кисточками. В момент написания картины он своим сюжетом был окружен со всех сторон. Трепетание света, пробивающегося сквозь листья, играющего во всплесках реки или на полевых травах и цветах, ложилось на сетчатку его глаза не раньше и не позже, чем на сам сюжет. И в лучших образцах его творчества совершенно невозможно понять, какая-такая алхимия соединила свет, проливающийся на окружающий нас мир, и цвет, наносимый кисточкой на холст, – так, что свет играет в картине, как в окне...
Пока Клод Моне шел от скромных первых пейзажей к этому чуду, понемногу рассвобождая свою руку, кисточку, палитру, не зная, куда его ведет логика живописного труда, его картины становились и убедительнее, и удивительнее одновременно. Сегодня трудно представить себе, чтобы он не знал, куда его ведет художественная муза. Нам-то хорошо, мы прекрасно знаем, как складывался живописный путь Моне, откуда он шел и куда. Мы видим это на выставке в парижском Гран пале. А вот сам Моне перед написанием картины знал лишь приблизительно, куда он собирается направить свою кисть, и от встречи с живым пейзажем все его намерения могли пойти прахом – для того, чтобы живой и неожиданный пейзаж вдохнул свою жизнь в картину и сделал ее такой же неожиданной.
Однако, в какой-то момент Моне, видимо, довольно ясно осознал природу производимого им чуда - то, как абстрактная игра мазков, их тональный, цветовой и фактурный ритм, выражает сиюминутное состояние света в пейзаже. И решил заняться этим методически. Он выбирал несложные композиции, которые трактовал в разное время дня. Таким образом, обнажается таинственная связь между абстрактными свойствами картины и тем, что картина изображает. Но вот что обидно: она не только обнажается, но от пристального к себе внимания, от того, что именна она, эта связь, стала главной заботой художника, она стала терять свою эффективность.
И чем глубже Клод Моне уходил в эту игру, тем меньше чуда оставалось в его картинах. А оставалась игра, абстрактная игра в цвет и ритм, достаточная для декоративного узора, но не для того, что стало душою и духом западноевропейской живописи за пять веков её истории, - для картины-откровения, то ли раскрывающей нам нашу же собственную жизнь, то ли открывающей нам окно в то, какой эта жизнь была когда-то, или могла бы быть, или еще будет... Последние упражнения Клода Моне с кувшинками в пруду, с мостом над кувшинками - здоровые холсты с небрежно замазанными плоскостями, со змееобразными мазками, жирными и довольно однообразными по ритму, свидетельствуют об еще мощной энергии немолодого, между прочим, художника (он дожил до 86 лет и далеко за 70 всё еще активно занимался живописью) и одновременно о некоторой потери чувства меры. Не той общей мерки, которая хранит устоявшийся быт и уют, а той меры, которую каждый художник в каждой картине являет в совершенно новом виде.
Достоинства ретроспективной выставки являются одновременно и ее недостатками. И на выставке Клода Моне в парижском Гран пале выставлены не только пейзажи-шедевры, но и пейзажи качеством похуже, главным образом, те, которые импрессионист писал сериями. К тому же на выставке показаны и редкие в творчестве художника сцены в интерьерах - в них света нет вообще, а также натюрморты, которые Клода Моне так и не увлекли достаточно для того, чтобы изображение превратилось в образ. Пожалуй, такие картины только компрометируют художника.
Однако Клод Моне объявлен гением, и в этом качестве подается французской публике. Соответственно, всё его творчество несет печать гениальности, и если ты этого не видишь, виноват ты. А не Клод Моне. Диктат общественного мнения заставляет считать прекрасным всё, что бы Моне ни написал. И поскольку даже мысли нет о том, чтобы посмотреть, сравнить, подумать, отобрать, что лучше, что хуже, вглядеться, сравнить еще и так далее... то зрители и не глядят. Чего глядеть? если и так все ясно. И объявление Моне гением оборачивается тем же, чем оборачивалось непризнание его работ в самом начале его творчества: публика просто не смотрит на его картины.
Мы спросили об этом Сильви Патен, главного хранителя в парижском музее Орсе, одного их кураторов выставки Клода Моне в Гран пале:
Это неверно, потому что Моне пишет картины, как волшебник. Достаточно посмотреть на толпу посетителей выставки: они подходят к картинам, рассматривают их, восхищаются, правда, смотрят при этом только на детали. Поглядите на детей на выставке - их зачаровывает то, как художник передает море, бурю, игру света на воде, то, как он воспроизводит паруса яхт, отражающиеся в Сене в районе Аржантёя, его живописная техника, дробление мазков, а позднее - своего рода цветная мозаика в венецианских пейзажах. Живопись Моне отчасти и декоративна, Моне привлекал и декоративный аспект изобразительного искусства - посмотрите на картины в залах с видами садов, с пейзажами Аржантёя, Ветёя, поглядите на монжеронскую картину с индюками, на вид реки с тремя девушками в лодке (это дочери Алис Моне). Конечно, наша выставка побуждает зрителей познакомиться с Клодом Моне ближе, чем это бывает при перелистывании художественных альбомов. Опасность в наши дни, скорее, в том, что многие люди, удовлетворяются тем, что видят по телевизору, им достаточно репортажей о художниках и выставках или альбомов с репродукциями. Им кажется, что они знакомы с художником, но, если они не придут на выставку или в музей, если они не посмотрят на оригиналы, знакомство с художником не состоится. Неожиданная встреча с художником возможна только перед произведениями-оригиналами.
Картины Клода Моне - как окна в живой пейзаж. Госпожа Патен, вы всю жизнь занимаетесь французскими импрессионистами вообще и Клодом Моне в частности. Как объяснить такое чудо?
Попытка объяснения, понимания - трудна. Когда вы слушаете прекрасное стихотворение, не стоит слишком подробно разбирать его на части, слишком пристально анализировать его. А то, перечитывая его после всего этого, вы уже не будете ощущать звуковых (а не зрительных) чувств. Перед произведениями Моне лучше не пытаться их понять, объяснить. Надо их прочувствовать и тогда они, несомненно, вызовут у вас восхищение.
На наши вопросы отвечала Сильви Патен, генеральный хранитель в парижском музее Орсе, один их кураторов выставки Клода Моне в Гран пале. Выставка проходит до 24 января 2011 года.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться