«Первое, что приходит в голову на вопрос о молодых дагестанцах – это расщепленное сознание»

В 2009 году лауреатом премии «Дебют» (которую международный фонд «Поколение» ежегодно вручает писателям моложе 25 лет) стал никому не известный молодой дагестанец Гулла Хирачев, автор повести «Салам тебе, Далгат!». Члены жюри весьма удивились, когда на церемонии вручения выяснилось, что таинственный Гулла Хирачев – не кто иной, как молодой московский критик Алиса Ганиева, выпускница Литературного института и сотрудница литературного приложения «Независимой газеты» - «Ex Libris».

Алиса Ганиева © dr

DR

В октябре 2010 года повесть «Салам тебе, Далгат!» вышла в московском издательстве «АСТ», а в начале 2011 года на французском языке был издан сборник «Ecrire la vie», куда вошли пять произведений лауреатов и финалистов премии «Дебют», в том числе, повесть Алисы Ганиевой.

«Салам тебе, Далгат!» - это один день из жизни молодого махачкалинца, где из тягучего жаргона с арабскими и аварскими словами, звуков лезгинки, запаха хинкала, хиджабов и полупрозрачных юбок, непонятных надписей на заборах, тюбетеек, вышитых золотом, пляжного волейбола и разговоров о скинхедах и боевиках складывается мозаика современного дагестанского общества.

RFI: Книга «Салам тебе, Далгат!» вышла под псевдонимом Гулла Хирачев. Почему вы выбрали мужской псевдоним? И почему решили влезть в шкуру молодого дагестанца?

Алиса Ганиева: Дело в том, что я после школы приехала в Москву и училась в Литературном институте на семинаре критики. Собственно, зашла в литературу со служебного входа, если можно так сказать, начала писать рецензии, потом критические литературные статьи. Повесть «Салам тебе, Далгат!» - это мой самый первый прозаический опыт. Я очень долго носила в себе замысел, очень долго хотела написать, готовилась к тому, чтобы написать о современном Дагестане, потому что сейчас нет таких писателей в Дагестане, которые бы писали о том, что действительно происходит.

Есть такой канон писательский, поэтический - делать возвышенные, романтические произведения, восхваляющие красоту гор, мужество джигитов, плавность женщин, но обходить стороной все проблемы, которые сейчас имеют место. Получается искажение действительности.

В конце концов, когда я захотела выступить как прозаик, мне показалось, что моя критическая деятельность мне несколько мешает. Когда я подавала повесть на конкурс «Дебют», я прекрасно понимала, что какие-то члены жюри могут знать меня как критика, и это будет сбивать их. Во-первых, тут гендерный момент, во-вторых, человеческий фактор, который несколько искажает независимую оценку. Это первая причина. Вторая причина: повесть, действительно, получилась очень мужской. Писать первую вещь всегда очень страшно, особенно в контексте того, что считается, что критик – это несостоявшийся писатель, критик не может писать прозу. Поэтому я использовала актерский прием. Я себе придумала персонаж по имени Гулла Хирачев, придумала этого писателя и, уже отталкиваясь от его вымышленной личности, писала этот текст.

На самом деле, дагестанцы, узнавшие о том, что некий Гулла Хирачев из Дагестана вышел в финал премии «Дебют», сразу поняли, что это псевдоним. Имя Гулла – это древнеаварское имя, которое в переводе означает «пуля», оно сейчас практически не используется. Недавно я узнала, что в Дагестане есть один Гулла, и ему восемьдесят с чем-то лет. В общем, это очень древнее, очень редкое имя. Было ясно, что это псевдоним. Российская публика, конечно, не поняла – все равно, что Гулла, что Магомед. В конце концов, конечно, пришлось признаться. Когда я призналась, у членов жюри было много эмоций: не верили, говорили, что этого не может быть, что это совершенно не женский стиль, женской прозе свойственно большое количество перечислений, внимание к деталям. Так что, не знаю, видимо, мне удалось как-то войти в образ.

RFI: Вы живете в Москве и, наверно, регулярно приезжаете в Махачкалу, в Дагестан, поскольку вы пишите не только о Махачкале. В «Шайтанах», например, действие происходит в каких-то маленьких горных селеньях. Как вам удается, живя в Москве, оставаться в этой дагестанской жизни и понимать то, что там происходит?

Алиса Ганиева: Дистанция мне только помогает, потому что, когда я приезжаю раз в полгода, то все изменения, которые сейчас там скоротечно происходят, сразу бросаются в глаза. На контрасте все видно гораздо лучше. Я думаю, что если бы я жила в Дагестане постоянно, то у меня был бы «замыленный» глаз, я многого бы не замечала. К тому же, я поддерживаю связь с дагестанцами, посещаю какие-то сайты, форумы и смогла реконструировать образ жизни молодых людей. Хотя это довольно сложно, потому что это закрытый мир. Мужчины существуют в своей среде, и не очень-то принято незамужним и неженатым молодым людям общаться между собой.

RFI: Как вы оцениваете ситуацию с молодыми людьми в Дагестане? Ведь существует какая-то невероятная оторванность. Вроде бы, это часть России, но, в то же время, это совершенно другой мир, которого мы, на самом деле, вообще не знаем.

Алиса Ганиева: Первая характеристика, которая приходит в голову – это расщепленное сознание. У каждого молодого человека дагестанского какая-то часть мозга сознает, что он – гражданин России. Он смотрит передачи российские, говорит на русском. Многие, кстати, не знают своих родных языков, они забываются. С другой стороны, он понимает, что в России его не очень-то воспринимают как своего гражданина. Мне очень часто задают вопрос: а что такое Дагестан? А это что, Россия? Причем спрашивают далеко не самые необразованные люди. И взрослые, даже советской закалки, пожилые люди многие не знают, что Дагестан – это тоже Россия.

Когда молодой дагестанец приезжает в Москву, он чувствует это непонимание, агрессию, ощетинивается и сам утверждается в своих стереотипных представлениях о России. Кстати, последние события в декабре, когда толпы людей вышли на улицы Москвы, и происходили национальные конфликты, показали то, что все это давно вызревало.

Самая главная проблема – это маргинализация. Дагестанские селения, которые жили своей жизнью, сохраняли свою культуру на протяжении очень многих столетий, сейчас разрушаются. Залогом их успешного существования была их замкнутость, их консервативность, а сейчас все это распалось, и целый огромный мир хлынул, с одной стороны, с Запада, из России. В основном, из всего этого хлынувшего культурного многообразия почему-то остается и задерживается только самое плохое в виде водки, наркотиков, разврата, дискотек, каких-то пошлых попсовых песенок. С другой стороны, очень большая экспансия идет сейчас со стороны исламского мира. Это выражается в том, что выходцы из какого-нибудь Пакистана, Саудовской Аравии или из Ирана заманивают в лес молодых дагестанских ребят, то есть кому-то это выгодно, кто-то делает деньги, а страдает обычная молодежь.

RFI: Соответственно, можно себе представить, что вашу книгу в Дагестане наверняка не приняли «на ура».

Алиса Ганиева: Конечно, не «на ура». В основном, все поняли, что это - правда, это сразу было ясно, но, во-первых, писательская общественность совершенно не приемлет таких экспериментов. Считается, что нужно подавать свою родину в очень радужных красках. Говорят, что и так очень негативный образ кавказца в России, постоянно крутят только черный поток новостей, только какие-то плохие информационные сводки о дагестанцах, поэтому нужно подавать себя в радужном свете. Однако эта радужность сейчас не совсем соответствует действительности. Все, конечно, хорошо: и горы красивые, и лезгинка – прекрасный танец, но в том-то и дело, что та культура, которой принято гордиться, истлевает. Ее уже, как таковой, нет.

Дагестанцы, мало того, что они языка не знают, они уже перестали соблюдать многолетние этические нормы и при этом не начинают придерживаться цивилизованных законов. То есть, мы не будем соблюдать законы, они все равно продажные, вся милиция, суды и все государственные органы сплошь коррумпированы, почему мы должны как-то потакать этому, встраиваться в эту систему? То есть отвергается и то, и другое: и Запад, и своя культура. Панацея видится в шариате. Это легче всего. Быть агрессивным и кого-то ненавидеть – самый простой выход, который не ведет ни к какому спасению.

RFI: В то же время, эта пропасть между дагестанцами и русскими, этническими дагестанцами и этническими русскими, которые являются российскими гражданами, становится все глубже и глубже, это кому-то выгодно, как вы сказали, и с той, и с другой стороны. В чем вы видите выход из этой ситуации?

Алиса Ганиева: В первую очередь, должны быть какие-то системы ограничения, системы контроля. Просто старая система контроля не работает. Раньше общество решало за человека, как ему жить. Каждое отступление очень строго наказывалось. Каждый человек был на виду, как на ладони. Сейчас, когда дагестанец выезжает за пределы республики, он уже не признает никаких авторитетов и считает, что он может делать все, что угодно.

Может быть, нужны какие-то передачи, нужно менять телепрограммы, потому что телевидение в России просто отвратительное – одни развлекательные передачи, никакой просветительской функции не несущие. В то же время, на российском телевидении нужно перестать формировать негативный образ кавказца – это ведь не только новостная лента, это еще и многочисленные художественные фильмы. Если какой-нибудь злой и агрессивный дяденька с ножом, то это обязательно кавказец. Кавказцы тоже очень разные. Даже внутри Дагестана, даже в соседних селениях. В одном селении живут люди, которые поколениями занимаются, например, садоводством, у них свой менталитет, а рядом живут какие-то ремесленники, которые презирают садоводство, сохраняют свои ремесленные секреты, женятся только друг на друге. Третьи тоже совершенно другие, и по внешности, и по характеру. Нельзя мерить всех одной линейкой.

RFI: Вы пишете про Дагестан, потому что чувствуете, что должны про это писать? Может быть, не хватает, как раз, качественной прозы о Кавказе?

Алиса Ганиева: Конечно, эта ниша литературы о Кавказе, особенно - о Кавказе изнутри, совершенно пустовала. Я даже надеялась, что после того, как появится моя повесть, возможно, это побудит талантливых молодых людей, живущих там, что-то подобное написать и высказать свою точку зрения. В любом случае, главная моя задача – дискуссия, была реализована. Хотя я не испытываю иллюзий по поводу большой роли художественной литературы в современном мире, но, тем не менее, что-то получилось. Очень много людей из тех, кто вообще не читает книг и предпочитает ходить на борьбу, смотреть телевизор или тусить на улице, прочитали эту повесть. Для меня это – большая победа. Даже несмотря на то, что многие из этих людей меня осуждают, пишут гневные письма или просто пытаются выспросить и наставить меня на путь истинный, сказать, что надо молиться пять раз в день и прочее, мне дорога любая их реплика, потому что это читательское мнение. Сейчас очень мало читателей у писателей. Писатели читают друг друга или сами себя, практически не выходят за рамки узкого экспертного общества, и когда какой-то простой человек появляется на горизонте – это всегда хорошо.

RFI: Вам не страшно?

Алиса Ганиева: Среди тех же ваххабитов - разные высказывания. Дело в том, что в «Салам тебе, Далгат!» у меня много персонажей. Авторская позиция, как таковая, четко не выражена. Очень много героев, каждый со своим мнением, со своим видением ситуации. Из-за того, что очень много героев, много голосов, создается такая полифония, и читатель теряется, он не знает, за кого, собственно, я выступаю, и многие считают, что я на их стороне. Нашелся даже какой-то ваххабит, который посчитал, что я клеймлю милицию, государство и показываю все эти нарывы общества с целью, как раз, посочувствовать ваххабитам. Понятно, что тут можно сочувствовать всем. Я очень жалею тех ребят, которые попались к ним в сети и живут в лесу в совершенно зомбированном виде, хотя тоже очень много незаконных действий и со стороны милиции. Когда хватают ни в чем не повинного человека, который, может быть, один раз принял какого-то родственника, который где-то замешан. И расстреливают, и пытают, и люди пропадают. Получается, что один и тот же человек умирает несколько раз, потому что находят труп и приписывают его какому-нибудь разыскиваемому бандиту, потом оказывается, что этот бандит, на самом деле, жив, а убили невинного человека. Все это, действительно, есть, противоправные действия совершаются с обеих сторон.
Я планирую провести презентацию своей книжки в Махачкале, может быть, даже две-три презентации. Я понимаю, что они будут не такими благодушными, как московская презентация, туда могут прийти какие-то люди, которые как-то проявят свою агрессию или свое неприятие. Я к этому готова, потому что всегда можно поговорить. Само наличие какого-то культурного мероприятия всегда улучшает, смягчает ситуацию.

RFI: А тот факт, что вы – женщина? То, что вы написали такую книгу о Дагестане – понятно, но то, что такую книгу написала женщина, должно быть, еще больше раздражает?

DR

Алиса Ганиева: Отрывки из этой повести публиковались в дагестанской газете, Туда начали приходить гневные СМСки от читателей, что ни одна приличная девушка не будет писать об уличных похождениях молодых людей, да эта Алиса Ганиева, наверно, обучалась крупной прозе в саунах Махачкалы (сауны – это такой эвфемизм борделей в Махачкале, потому что публичных домов, как таковых, нет), кто-то назвал повесть кощунственной.

RFI: Я знаю, что кроме прозы вы еще пишите сказки. Чем вы сейчас планируете заниматься? Пишете новую книгу, где продолжаете описывать то, что происходит в Дагестане, или вам хочется от этого уйти и написать что-то совершенно другое?

Алиса Ганиева: Пока уйти не хочется. Пока есть, что сказать. Я сейчас работаю над большой вещью о Дагестане, но я ни в коем случае не собираюсь эксплуатировать эту тему, даже если у меня кончится запас впечатлений, наблюдений, энергии и так далее, только потому что эта тема успешна или кому-то нужна. Я буду учитывать только собственные силы и разумность.

Что касается сказок, то это совсем другая стезя, совсем другая область творчества. Они авангардные, совершенно нереалистические и, наверное, недетские. Я заметила, что людям, которым нравятся мои сказки, совершенно не нравится проза, и наоборот - чаще всего, люди, которые в восторге от прозы Гуллы Хирачева, совершенно не понимают этих сказок.