Перейти к основному контенту

Социолог Мишель Вьевьорка: «Май 68-го уходит из памяти в историю»

Маю 68-го исполнилось 50 лет. Ровно столько же отделяет те события от конца Первой мировой войны. «Красный май» уже давно стал главой учебника истории. Но он еще жив в памяти его участников и современников той эпохи. Один из них — французский социолог Мишель Вьевьорка. В мае 1968-го ему был 21 год. В интервью RFI он объясняет, почему в 1968-м молодежь протестовала по всему миру, о чем мечтали протестующие, как те события изменили Францию и как май 68-го становится историей. 

Студенты на профсоюзной демонстрации в Париже, 13 мая 1968 года
Студенты на профсоюзной демонстрации в Париже, 13 мая 1968 года JACQUES MARIE / AFP
Реклама

RFI: События 1968-го года были планетарного масштаба. Они происходили не только во Франции, но и в Великобритании, в Соединенных Штатах, в Чехословакии и в других странах. Что стало «спусковым крючком»?

Социолог Мишель Вевьорка
Социолог Мишель Вевьорка © AFP/MATTHIEU ALEXANDRE

Мишель Вьевьорка: В каждой стране «спусковые крючки» были разные. В Соединенных Штатах все началось еще в 1964-м в Беркли. Студенческие волнения возникли там из-за запрета на политические собрания в университете. Во Франции в мае 1968 года протесты вызвали крайне репрессивные действия университетских властей по отношению к некоторым студентам, которые понесли слишком жесткое наказание за какие-то глупости. В Польше и Чехословакии «спусковым крючком» стали действия политических властей. В каждом случае «искорка», разжигающая пожар, — своя.

Можно ли сказать, что повсюду это было противостояние поколений, конфликт «отцов и детей»?

Я бы не сказал, что это конфликт «отцов и детей». Но я согласен с тем, что действующей силой протеста стало поколение людей, родившихся после войны и получивших высшее образование. Волнения были в университетах, но не только. Я считаю, что в первую очередь это был протест против власти. В начале это был общекультурный протест: везде выступали против того, как университетские, политические власти, власти, контролирующие СМИ, осуществляют свои полномочия. Это критика авторитарной власти. Иными словами, участники протестных движений желали демократизации (хотя были большие отличия в зависимости от страны).

То есть это был протест по эстетическим причинам? Или все-таки по этическим тоже?

У протеста есть этическое или моральное измерение. Демократические ценности близки идеям прав человека, уважения и признания. Но я бы сказал, что этот протест в значительной степени культурный. Новое поколение, молодежь хотела жить по-другому, установить новые правила.
Из этого протеста вырастет феминистское движение, движение за права ЛГБТ, требования признания региональных языков, движения за права глухонемых — самые разнообразные правозащитные движения (это моральная, этическая сторона), а также движения, которые требуют, чтобы культура изменилась.

1968 год — это была такая отправная точка для всего на свете?

Это тезис, который во Франции защищает известный социолог Эдгар Морен. Он в свое время стал соавтором книги под названием La Brèche. Его идея в том, что молодежное движение пробило брешь, которая поглотила все французское общество. В других странах это не так выражено: протест остается студенческим, молодежным, культурно-демократическим, но не слишком масштабным.

Как май 1968 года изменил французское общество?

Я дам немного сложный ответ. Я бы выделил четыре сферы. В политическом плане изменилось немногое, за исключением того, что некоторые группировки ушли в подполье и радикализовались. Но политика в целом осталось той же. Если взять Францию, то раньше был де Голль, а на его место пришел Жорж Помпиду — тоже правый политик. И только в 1981 году — 13 лет спустя — был избран социалист Франсуа Миттерана. Но Миттеран не имеет ничего общего с движением 68-го года.

В социальном плане во Франции произошли важные изменения. Франция, возможно, в этом смысле — исключение. Резко повысился уровень жизни, уровень перераспределения благ. Правительство и руководство предприятий очень боялись, что забастовки полностью парализуют страну. Они хотели с этим покончить и пошли на уступки бастующим.

В интеллектуальной сфере (я вас удивлю), мне кажется, случилась катастрофа. Я считаю, что после 1968 года последовал интеллектуальный упадок — с доминированием и гегемонией структурализма. В центре интереса тут довольно абстрактные структуры, механизмы, системы (это можно назвать тысяча и одним способом). Структурализм совершенно не интересуется действующими лицами, их субъективностью, действием в целом. Парадоксальным образом расцвели философские подходы, противоположные тому, чем являлся май 1968-го. А он был действием, взаимодействием, отношениями между людьми. Понадобилось десять лет, чтобы отойти от структурализма, который часто смыкается с радикализмом ультралевых.

Наконец, в культурном отношении — и здесь изменения были позитивными — движение 1968 года была очень новаторским.

Можно ли говорить о мае 68-го исключительно как об историческом событии?

В течение 50 лет май 68-го оставался живым в памяти его участников. Сегодня участники тех событий — пожилые или даже очень пожилые люди. И поэтому май 68-го уходит из памяти в историю.

Почему во Франции воспоминания о тех событиях до сих пор выливаются в споры между ностальгирующими о протестах и ностальгирующими о старых порядках?

Потому что современники той эпохи еще живы. Я — один из них. Но еще и потому, что когда происходят важные исторические события в демократических странах (это совсем не так в авторитарных и тоталитарных странах), за ними следуют споры, о них вспоминают в позитивном или негативном ключе. И эти споры не закончились.

Знаменитый французский историк Франсуа Фюре в 1980-х, два века спустя после Французской революции, опубликовал главу из книги под названием «Французская революция закончилась» (La Révolution française est terminée). То есть, по его представлению, она завершилась только через двести лет. Два века споры бушевали, и только сейчас начали угасать. Май 68-го случился всего 50 лет назад. Получается, у нас есть еще 150 лет для дискуссий.

Почему, на ваш взгляд, президент Эмманюэль Макрон так мало высказывается об этой юбилейной дате, не занимает явно ни одну из сторон?

С одной стороны, ему хотелось бы воплощать некую культурную современность, которая многим обязана 1968-му. В этом смысле он на стороне протестующих. С другой стороны, он сейчас в конфронтации с бастующими, которые протестуют против его реформ. И он не может себя отожествлять со своими противниками. Если бы он хотел в полной мере отожествить себя с маем 1968-го, он должен был бы отожествить себя со всеми бастовавшими рабочими на заводах. Но сейчас бастуют против него. Эмманюэль Макрон может в культурном отношении отожествить себя с протестами мая 68-го, но не в социальном плане. Это было бы полной противоположностью его политике.

Часто говорят, что современная молодежь вовсе на такая, как молодежь 68-го, что миллениалы никакие не мятежники, не пассионарии и даже в определенном смысле консерваторы. Как вы смотрите на новое поколение?

Я думаю, нужно избегать преждевременных выводов. Новое поколение способно на борьбу. Но важно понимать, что сейчас другая социальная, политическая ситуация, другой мир. Но новое поколение не пассивно. Оно создает инновации, строит, борется, действует. Но сегодня Франция, действительно, более спокойная, чем 40 лет назад. Но в разных странах все очень по-разному. И все может измениться в будущем.

Можем ли мы снова пережить молодежный взрыв, новый «май 68-го»?

Я на одну секунду — не больше — превращусь в марксиста. Маркс цитируя Гегеля, говорит, что история повторяется как фарс. Если май 68-го и повторится, то в форме фарса, насмешки. Это не будет похоже на 1968 год. Но если оставить шутки, мы сейчас очень далеки от повторения мая 68-го во Франции. Ситуация совсем не та. Не то общество, не те действующие лица, не те проблемы, не та политическая система, не тот контекст.

Можно ли сказать, что сегодня мы переживаем некую реакцию, когда деструктивные элементы берут верх: избрание Дональда Трампа, Брекзит, фейковые новости?

Мы живем в эпоху, когда популизм, авторитаризм, ложь заняли очень важное место. Но мы живем в мире, где возможна борьба, различные движения, инновации. Не стоит смотреть на все негативно. Нужно беспокоиться и волноваться. Но в некоторых странах появляются новые политические силы. В Испании традиционные левые и правые политические силы рушатся или уже обрушились. Появляются новые партии: «Мы можем!» (Podemos), «Граждане» (Ciudadanos). Никаких НКО 50 лет назад не существовало. Сегодня они играют важную роль на международной арене. Так что не все — повод для беспокойства.

Какова роль новых технологий? Вы считаете, что это просто средство, которое, например, стирает границы, облегчает доступ к культуре? Или же их стоит рассматривать как некую угрозу?

Электричество одновременно послужило для того, чтобы появился свет в домах, в которых его не было, и для создания электрического стула. Благодаря ядерным технологиям произошел прорыв в медицине, удалось создать недорогой способ производства электроэнергии, и это очень хорошо. Но ядерные технологии — это еще и Хиросима. Технология — это то, что мы из нее делаем. Социальные сети могут быть прекрасным инструментом для эмансипации, строительства лучшего мира, трансформации общественной жизни, для демократии и открытости. Но может быть и так, что в интернете могут возникать закрытые сообщества, может распространяться ненависть, предрассудки. Технологии могут быть и добром, и злом.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.