Чем ЕС может ответить на «прокремлевскую дезинформацию»

В контексте нарастающего напряжения отношений между Западом и Россией все чаще используется термин «информационная война». В конце прошлого года Европарламент принял резолюцию о противодействии российской пропаганде. По мнению авторов резолюции, информационную угрозу для ЕС представляют в том числе телеканал RT и информационное агентство Sputnik. Исследователь в университете Нантер Максим Одине в интервью RFI рассказал о том, как принятие резолюции может отразиться на работе ЕС, что в Брюсселе подразумевают под «прокремлевской дезинформацией и как с ней борются.

Владимир Путин в студии Russia Today REUTERS

13:58

Чем ЕС может ответить на «прокремлевскую дезинформацию»

Елена Габриелян

Страница с подкастом этого выпуска передачи для экспорта RSS и скачивания находится здесь.

RFI: Как вы расцениваете резолюцию Европарламента, которая была принята в конце прошлого года, и как она может отразиться на работе Евросоюза в вопросе противодействия, как они называют, прокремлевской дезинформации?

Максим Одине: Эта резолюция подняла очень важный вопрос для информационной безопасности Евросоюза. Но она сама по себе проблематична по двум причинам: во-первых, докладчики включили в один и тот же текст информационные стратегии России и ИГ. Это быстро дискредитировало резолюцию и усилило в России дискурс, согласно которому в Европе царит русофобия, свобода слова выборочна и так далее. Во-вторых, резолюция проблематична, потому что в рамках голосования по резолюции можно наблюдать огромный разрыв между странами Восточной Европы, которые массово голосовали за резолюцию, и между странами Западной Европы — например, Франция, Италия, Великобритания, которые голосовали против резолюции или которые воздерживались. Главная проблема в Европе сейчас в том, что там нет консенсуса по поводу этого явления.

Интересно понять, как эта резолюция может отразиться на работе Евросоюза, в частности на работе службы StratCom Task Force — рабочей группы по стратегическим коммуникациям Евросоюза, которая была создана в марте 2015 года и которая противодействует дезинформации со стороны России. Насколько эффективно они это делают и что вообще они подразумевают по этой «прокремлевской дезинформацией»?

Сейчас эта служба в основном занимается проверкой фактов. То есть эта маленькая команда проверяет информацию, которую продвигают российские международные СМИ, такие как Russia Today и Sputnik. Потом они публикуют дайджест в социальных сетях на разных языках, в том числе и на русском. Конечно, сейчас они не могут делать больше без дополнительных средств.

Резолюция Европарламента подняла проблему в публичное пространстве, чтобы повлиять на исполнительные власти Евросоюза и государств-членов ЕС. Как правило, резолюции Европарламента имеют декларативный и необязательный характер, и только государства могут по-настоящему увеличить финансовые, человеческие и технические ресурсы этой службы. Мне кажется, что сегодня сам подход службы Task Force неэффективен, потому что он слишком реактивный. Цель Russia Today и Sputnik — повлиять на иностранное общественное мнение ангажированным и необъективным дискурсом. Так что, по-моему, сегодня лучшим ответом Евросоюза могло бы быть развитие более положительной и эффективной публичной дипломатии. Например, через создание международного информационного агентства, которое сможет продвигать за рубежом позиции Евросоюза или сообщать о его успехах.

В резолюции Европарламента мы видим использование термина «пропаганда» и «дезинформация», в то время как StratCom говорит о «прокремлевской дезинформации». Почему на ваш взгляд используется именно этот термин, и что под этим подразумевается?

Это семантический вопрос, потому что слово «пропаганда» имеет очень много значений. Это, конечно, зависит от точки зрения, от эпохи и так далее. Тогда как слово «дезинформация» — это когда информация вообще не базирована на факте, она просто имеет целью оказать влияние. Служба Task Force не хочет заниматься контрпропагандой, чтобы бороться против дезинформации, но они хотят основывать свою миссию на объективности.

Интересно то, что у этой службы, в которой работает чуть больше 10 человек, есть сеть журналистов, аналитиков, которые могут регистрироваться на сайт, на мейл и сообщать о каких-то фактах. Насколько кампания по осведомлению о дезинформации может быть эффективной?

Проверка фактов — это только реактивный процесс, тогда как публичная дипломатия является более положительной. Публичная дипломатия — это процесс, когда государство, например, решает сообщить что-либо иностранной публике сразу через международные СМИ, а не через правительство. Сейчас у Евросоюза нет настоящего аппарата публичной дипломатии. Развивать такой аппарат — это гораздо более дорогой процесс, но в долгосрочной перспективе он более эффективен.

Как избежать того, чтобы публичная дипломатия не переросла в пропаганду, похожую на ту, которая была в советские времена, когда, к примеру, сообщалось о планах, выполненных в рекордные сроки?

Главная разница между пропагандой и публичной дипломатией заключается в способе коммуникации. Пропаганда — это путь от государства к цели. В публичной дипломатии, что важно, есть два пути — обратная коммуникация тоже очень важна. Тот агент, который распространяет информацию, должен реагировать и слышать то, что говорит цель. Это очень важно сегодня, в эпоху социальных СМИ и интернета, где люди сразу могут реагировать на сообщение, на информацию, которую распространяют государственные СМИ. Мне кажется, что сейчас публичная дипломатия может работать, и это не пропаганда. Во времена Советского Союза, когда была «Правда», радио «Москва», у аудитории не было возможность реагировать (на информацию), а сейчас такие способы существуют.

У многих стран есть свои службы иностранного вещания, Россия тоже запустила свою. Можем ли мы сегодня поставить все эти службы в один ряд, занимаются ли они публичной дипломатией? Какую себе цель ставят российские СМИ, и в чем ее отличие от западных?

Процесс информационной публичной дипломатии одинаковый. Но цель и методы различны. Приоритет Russia Today и Sputnik — не столько передавать правдивую информацию, сколько влиять на европейскую, американскую, арабскую и африканскую аудитории через специфические нарративы, которые защищают интересы международной политики России.

Мы начинали нашу беседу с того, что говорили об информационной войне. Вы как эксперт, можете сказать, кто выигрывает, а кто проигрывает?

Конечно, сложно сказать, кто выигрывает или проигрывает, потому что информационная война еще продолжается. Но можно сказать, что Россия не проигрывает эту войну. Сегодня постоянно говорят об информационной стратегии России — с одной стороны, через СМИ, и с другой стороны — через все эти кибератаки. Конечно, говорить об этом — это то, чего хочет российская власть, и это им на руку.