«За ночь нас сделали врагами», — участники приднестровского конфликта 25 лет спустя
В этом году Приднестровье отметило 25-летие своей независимости от Молдовы. Четверть века спустя после вооруженного конфликта, унесшего жизни более 800 человек, республика так и не получила международного признания. Сегодня по обе стороны Днестра, в Кишиневе и Тирасполе, сожалеют, что тогда не удалось избежать кровопролития, а теперь с болью смотрят на события в соседней Украине и говорят: «Все начиналось точно, как у нас: с закона о языке и с захвата комиссариатов милиции». Специальный корреспондент RFI встретилась с участниками той войны, чтобы узнать, удалось ли им снова стать друзьями.
Опубликовано:
«Это был обман, ложь, манипуляция»
Геннадий Косован — председатель ветеранской организации «Верность родине». Во время войны работал в МВД в звании старшего лейтенанта. Возраст — 55 лет. Место жительства — Кишинев.
Когда развалился Советский Союз, нас поставили перед фактом: кто хочет оставаться на службе в Молдове, тот остается. СССР, которому я присягал, уже не было, и я решил остаться офицером в Республике Молдова. У нас не было вооруженных сил, и некому было защищать интересы нашей страны. Когда началась война, меня прикомандировали к бригаде особого назначения милиции. Главным поводом конфликта послужило принятие закона о переходе на латинскую графику молдавского языка. Тогда первыми признаками разрастания конфликта стал захват комиссариатов милиции на левом берегу Днестра. Представляете? Из-за какого-то алфавита мы пошли друг на друга войной. Больнее всего, что за ночь нас сделали врагами.
Этот конфликт поддерживался антирумынскими настроениями. На этом он и до сих пор держится — если вы поедете туда, то услышите, что это «фашистские румыны нас оккупировали». На наших позициях в 1992 году я не встретил ни одного румына. Даже когда я был в БТР, который первым вошел в Бендеры, и мы с боями доехали до комиссариата милиции, я удивился — оттуда вышли и наc спрашивали на русском языке: «Где танки?». Половина личного состава были русскими. Кстати, у нас был один БТР и две старые МТ-ЛБ. У нас не было ни одного танка, а по радио и телевидению говорили, что «румынские танки вошли в Бендеры». Это был обман, ложь, манипуляция. Вот так разжигалась истерия, кстати, с обеих сторон. А когда пошли танки (а танков у приднестровцев не было, это были российские танки), я понял, что это не гражданская война.
У нас с апреля до конца мая был пост под Бендерами, возле ретранслятора. Мы встретились с ребятами c той стороны и спросили: «Какая у вас задача?». «У нас задача, чтобы вы не захватили ретранслятор. А у вас какая?». «А у нас задача, чтобы бы вы не вошли в город. Вы хотите войти в город?» «Нет, а вы хотите захватить ретранслятор?» «Нет». Мы не произвели ни одного выстрела, пока не появилась третья сила — этот термин появился именно тогда. Кто-то тогда одновременно стрелял и по нам, и по ним, и тогда мы открыли огонь.
На нашей стороне, в отряде милиции особого назначения со мной воевали и русские, и украинцы, и гагаузы — практически представители всех национальностей. И на той стороне тоже были и молдаване, и русские, и украинцы… Кстати, первым героем Молдовы, награжденным орденом республики, стал русский парень — он погиб в 21 год в Бендерах.
Местное население не было агрессивным, мы друг друга знали. Самыми агрессивными были полчища казаков и волонтеров, даже были криминальные элементы — вот с ними никак нельзя было договориться. Теперь злости друг к другу нет, разве что к тем политикам, которые довели до этого. Простой народ уже смирился. Мы ездим друг к другу, кто-то на работу, а кто-то семью создает. Я не вижу конфронтации.
После того, как злость ушла, пришло понимание того, что эта война была нам навязана. Эта война без победы… Что на этом, что на том берегу Днестра отмечают День памяти или День трагедии, но не празднуют победу… У нас не было ни этнических, ни языковых, ни религиозных проблем, просто кто-то придумал политический конфликт. То же самое теперь в Украине. Я бывал в Крыму и в Донбассе, там не притесняли ни русских, ни украинцев. Мы должны понять, за что воюем… Я говорю своим украинским друзья: вы наступаете на те же грабли, но придете к миру, как и мы, будете друг другу в глаза смотреть.
«Мы понятия не имели, что будет своя страна»
Чеботаренко Владимир — сотрудник винно-коньячного завода «КВИНТ». Когда началась война, работал на Тираспольском хлопчатобумажном объединении. Возраст — 47 года. Место жительства — Тирасполь.
Я тогда только вернулся из армии. Началось все со стрельбы в городе Бендеры. Было страшно. Люди были в панике. Мы не ожидали, что против нашего мирного населения могут применить оружие. Мы скоординировались, начали действовать. У нас не было своей армии, не было оружия. Был один территориально-спасательный отряд… Мы защищались, как могли. Все черпалось из дислоцировавшейся здесь российской 14-ой армии. Где-то был самозахват, где-то навстречу пошли, где-то глаза закрыли… А мы вооружились и отбивались. Потом Россия ввела войска и развела воюющие стороны. Благодаря русскому генералу Александру Лебедю, которому здесь возвели памятник, это кровопролитие в кратчайшие сроки было прекращено. Если бы не он, не было бы тогда Приднестровья. Мы отстаивали свое право жить так, как мы хотели, говорить на русском языке, а нам хотели навязать молдавский.
В этой войне, буквально в первые дни, я потерял товарища, сослуживца… В одном подъезде жили. Мы на тот момент понятия не имели, что будет своя страна. Просто оттуда шли убивать людей, а мы отсюда стали, чтоб их защищать. Мы тогда не задумывались. Пошли, потому что пошли… Мы потомки тех, кто когда-то прошел ту войну, Великую отечественную. По их рассказам нам привили любовь к защите государства. Простые люди с той стороны и с этой не хотели войны. Их отправило на войну то руководство Молдовы. А нам оставалось либо защищаться, либо сдаться.
Лично я через год женился на девушке с той стороны. Я никогда не стыдился говорить, что я из Приднестровья. Но там мы стараемся не афишировать, что мы участники боевых действий, мало ли, есть провокаторы. Но в целом люди относятся с пониманием, потому что их принудили к этой войне.
Когда я еду в Кишинев, даже встречаюсь с сослуживцами, которые оказались по ту сторону баррикад. Морду друг другу не бьем.
Вы знаете, если бы было какое-то общее видение единого государства, где они бы пошли на какие-то уступки и нам что-то предложили, то, может, мы смогли бы объединиться. Но этого нет, поэтому многие люди хотят присоединиться к России. Беда в том, что нет общей границы, но, может, дадут воздушное пространство. А пока здесь есть российские миротворческие силы. Они — наши гаранты мира и спокойствия. Пока они здесь, сюда никто не сунется. Но сам народ на войну не пойдет, это если каким-то политикам понадобится.
Видите, что сейчас в Украине творится. Все родственники у меня из Украины. Я сам украинец, но не настолько, чтоб идти убивать тех, кто отказывается говорить на украинском. Сейчас события в Донбассе мне напоминают то, что мы пережили двадцать лет назад. Мы братья по ситуации. Они такие же работяги, мирные люди, как и мы, на которых напали. Только у них все страшнее. У нас-то хоть 14-ая армия стояла здесь, на нее нельзя было нападать, это была территория России. А там другая ситуация. Им сложнее, там нет российских войск, чтоб им помочь.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться