Перейти к основному контенту

Зачем челябинские рабочие просят легализовать крепостное право

Жители Челябинской области призвали депутатов Госдумы легализовать крепостное право. С соответствующей петицией выступили активисты Челябинской областной организации горно-металлургического профсоюза. По их мнению, крепостное право существует в России фактически, осталось это признать де-юре.

1 октября жители Бакала провели митинг-шествие в защиту моногородов
1 октября жители Бакала провели митинг-шествие в защиту моногородов YouTube/ gmpr74
Реклама

Помимо петиции, члены профсоюза создали видеоклип, в котором перечислили то, что для них сделало государство и работодатель — в частности, повысили пенсионный возраст и проиндексировали зарплату на 2% за три года. В ответ активисты готовы отдать часть зарплаты, не ходить в декрет, отказаться от электричества или работать по ночам в супермаркете.

По словам заведующего организационным отделом Челябинской областной организации горно-металлургического профсоюза России Владимира Ревенку, своей петицией и видеоклипом он и его товарищи хотели привлечь всеобщее внимание к проблемам тех моногородов, чьи жители во всем зависят от начальства и не имеют возможности ни протестовать против бедственных условий жизни, ни уехать оттуда.

Владимир Ревенку: Давайте признаем: у нас сегодня по сути в этих моногородах и есть крепостное право. То, что происходит сегодня в моногородах, это абсолютная катастрофа. В частности, рабочий поселок Бакал. Там работники по сути являются крепостными. У них зарплата около 12–15 тысяч (рублей), мы там проводили неоднократные митинги. Там люди, если им не платят зарплату, уходят в вынужденный простой. Мы не видим там выхода из этой ситуации. Есть предприятие с численностью около 1000 человек, есть руда, есть возможность добывать эту руду, но ни работодатель, ни власти вообще не обращают внимание на это предприятие. Или брать город Верхний Уфалей, Уфалейникель. Два года назад на предприятии было 2500 человек. Полтора года назад это предприятие просто схлопывается, и эти 2500 человек остаются без работы. Даже в Бакале — казалось бы, сделали территорию опережающего развития. Но эта территория опережающего развития не работает на работников, она не улучшает жизнь. Она даже не дает возможности инвестировать работодателю в производство, а людям — улучшать свою жизнь.

RFI: А зачем тогда статус ТОР вообще нужен?

Ну этот вопрос не ко мне. Я не знаю, зачем. Смысл ТОР — в том, что будут инвестировать, вроде как будет приходить новый собственник. Но парадокс в том, что новый собственник не идет туда, а те, кто есть — тот собственник, который якобы готов работать на этой территории — ему никаких преференций не создается. И более того, люди не могут уехать из этого поселка, потому что та работа, которая есть, в 12-15-20 тысяч, не позволяет им создать какую-то подушку для переезда. Они даже жилье не могут там продать, потому что это абсолютно депрессивный регион. Под роликом пишут люди о том, что они себя в нем увидели. Те, кто находятся в этой ситуации, пишут, что да, это про нас.

Мы хотели обратить внимание СМИ на то, что есть проблемы не только зарубежные, которые нам все время наши традиционные телеканалы показывают — Сирия, Украина и так далее. У нас же по телевизору нет проблем России, у нас есть проблемы «желтых жилетов», сейчас вот проблемы в Испании. У нас нет наших проблем, нет проблем моногородов. Предприятий, на которых идет сокращение. Об этом никто не говорит. Нам все время говорят, что мы — социально-ориентированное государство. Для чего тогда говорить об этом, если государство не обращает на это внимание? Это первоочередная задача государства. Создавать условия внутриобластной кооперации, искать потребителей, инвестировать в производство, давать дешевые кредиты — это задача государства. Задача государства не только собирать налоги. Сегодня в России все деньги уходят наверх, а внизу ничего не остается, это же парадокс.

Владимир Сушинский — сотрудник Бакальского рудоуправления и член профсоюза. Говорит, что в перспективы своего родного городка не верит. Что будет делать, если градообразующее предприятие закроется, пока не знает.

Владимир Сушинский: Я родился тут, вырос, отучился, получил профессию и работаю — скоро уже 30 лет будет. Родителей своих не могу бросить старых. Если я уеду, кто за ними будет смотреть, ухаживать? И профессия не сильно востребована в других городах. Вот лично на моем примере: если смотришь работа.ру, то машинист тепловоза или помощник — такой и вакансии-то нет, если есть, то это Министерство путей сообщения, РЖД. Но там уже критерий другой, там, как в космонавты, надо здоровым быть, медкомиссию не пройдешь. И остается жить в Бакале.

Сколько вы зарабатываете?

Ну, 20–25, как работает предприятие. Работает предприятие плохо — чуть поменьше, премий меньше. Работает хорошо — премия чуть побольше. Знаете, что такое рваный режим?

Нестабильный график работы?

Ну да. Грубо говоря, пришел на работу, работы нет — пошел домой. Домой пошел — это две третьих среднего заработка. Это не идет никуда, ни на пенсию, ни на какие отчисления. И в стаж не идет. Это простой. В простое люди теряют очень много, зарплата меньше на порядок.

А простой из-за чего?

Объемов производства нет. Карьеры закрыты. Надежда на одну шахту, но она тоже вся поизношена. Не может нам хорошего сидерита дать. А нет хорошего сырья — мы не можем сделать конечный продукт хороший.

На чем вам приходится экономить?

Ну, отдохнуть куда-то съездить на юг, погреть кости на солнышке — я там не был, наверное, с 86 года, как меня маленького свозили, я там не был. Потому что денег не хватит. Если я съезжу на юг, я потом буду полгода или сколько еще ущемлять себя больше, чем сейчас ущемляю. Это ладно, машинист тепловоза получает 20–25, а есть путейцы, которые получают 12–13 тысяч. Есть другие профессии, у которых зарплата начинается от прожиточного минимума. От 12 до 18 (тысяч рублей). И платят 6 тысяч за коммуналку. И у них остается на месяц 7–8 тысяч на еду.

Кто виноват, по-вашему, в этой ситуации?

Виновато правительство, наши законы. Нам раньше, в 70-80-е, вскрышу породы субсидировало государство — чтобы добраться до руды, надо убрать сверху землю, глину, нерудоносные слои, которые не нужны, их надо вывезти куда-то далеко. Раньше государство давало на это какие-то деньги, потом перестало. И хозяин предприятия должен за свой счет это все сделать. А хозяева сами этого делать не будут, вскрыша очень дорогая. Она примерно 50 процентов прибыли забирает.

Какова, на ваш взгляд, перспектива Бакала?

Пока нет никакой перспективы у Бакала. Я не вижу. В данной ситуации я пока не вижу никакой перспективы. Им сейчас нужно 500 млн, как нам сказали, чтобы начать вскрышу карьеров. Для кого-то это очень много, для кого-то очень мало. Я не думаю, что они где-то эти деньги найдут. Это долгие деньги. Даже если кто-то даст, это лет на пять надо, а сейчас на пять лет никто денег не даст. Сегодня все живут одним днем. И мы живем одним днем: деньги получили — и хорошо. У нас задержки были зарплат: было и два месяца задержки, и полтора. Сейчас более ли менее вошли в норму, должны дать за сентябрь, но нет пока. Город погибает. А куда все уедут потом, это непонятно. Я не знаю, куда люди пойдут. Смертность большая очень в городе. Короче, очень плохо все. Телевизор смотришь, эти федеральные каналы, они об этом не знают. Сытый голодного не разумеет, это я сто раз говорил, мама моя говорила, бабушка говорила. Они наши проблемы не знают. Приехать бы пожить всем этим людям у нас здесь на эту зарплату, месяц-два-три.

***

По мнению специалиста по социальной и политической географии, эксперта в социально-экономическом развитии регионов России Натальи Зубаревич, ситуация, в которой живет Бакал, отнюдь не нова и не уникальна.

Наталья Зубаревич: «В этой ситуации находится практически вся периферийная Россия за исключением городов нефтегаза и более успешных металлургических предприятий. Мужики подаются куда-то на Север, этим занимается весь Урал, значительная часть приволжской территории. Я ничего нового вам не сказала. Детям как-то пытаются собрать денежку и вытолкнуть из этого города учиться куда-то в более крупный город. Дети, как правило, домой потом не возвращаются. Эти стратегии существуют четверть века. Государство ничего не делает и делать не будет. Потому что такая ситуация во всех периферийных территориях России, не только в городах, в поселках и в сельской местности. Люди адаптируются и выживают сами, хорошего в этом мало, но вот такая жизнь, это не Москва».

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.